Борис Гайдук - Плохие слова

«А может, теперь в бизнесе так и надо? — меланхолично размышлял банкир Слива. — Попа, сиськи, весь прикид, каблуки. Сам не заметишь, как махнешь подпись на контракте».

Оля постучалась в класс забастовщиков и приоткрыла дверь.

— Друзья мои! — пропела она, выразительно выгнув спину. — Может быть, вы нас все-таки выслушаете?

Грибов громко причмокнул губами.

— Оля! Оленька! — зашептала Вика Плюшкина. — Вы на нас не обижайтесь! Это мы как бы в шутку.

— Я все прекрасно понимаю, — дружелюбно и достаточно громко, чтобы ее было слышно на кафедре, ответила Оля. — Ваша позиция заслуживает уважения. Готовы ли вы к переговорам, или вам нужно еще немного времени?

— Оля, иди на х…! — сказал Леня Голубев.

— Что? — ахнула Оля.

— Иди на х…! — негромко, но отчетливо повторил Леня.

Оля Ситникова порозовела. Дверь захлопнулась.

— Леня, ты что, с ума сошел? — закричала Вика Плюшкина. — Ты что говоришь?! Иди немедленно извинись!

— Обязательно извинюсь, — невозмутимо отвечал Леня. — Сто раз извинюсь. Только после игры. А сейчас нам нужно выбить ее из равновесия. Пусть теперь сидит и сопли жует. Ясно же, что она взяла на себя роль лидера. Перед судьями вышагивает. Американец аж слюни пустил, что я, не вижу?

Вика Плюшкина обиженно фыркнула. Тоже правильно. Подумаешь, задница. У всех задница. Не обязательно ею так вертеть. Но все равно нельзя крыть матом друзей.

— Не ожидал от тебя, Леня, — укоризненно произнес Василий Головко. — Никак не ожидал.

— В Стэнфорде, дорогой Вася, можешь мне даже руки не подавать!

— Леня в принципе прав, хотя он и гондон, — подвел итог Эдик Каспарян. — И мы все здесь гондоны. Часу не играем, а уже гондоны. Но делать нечего. Давайте теперь вот такую тему продумаем…

Оля Ситникова сжала зубы и сделала через нос два глубоких вдоха и выдоха. На лице все должно быть о'кей. Что бы ни случилось. Только так. Еще два вдоха и выдоха.

— Возникли проблемы? — заметил неладное Грибов.

— Нет, все в порядке. — Голос Оли не дрожал, но серебряный тембр переменился на более строгий. — Мне нужно на минутку в туалет.

— Ваша команда пользуется туалетами в правом крыле корпуса, — стесняясь, сказал Грибов. — Команда соперников в левом. Контролировать вас мы, разумеется, не станем. Сегодня, правда, в корпусе никого нет, и звук шагов слышен хорошо. Особенно ваших.

Грибов игриво прищурился.

Фондовый спекулянт Шерингарц страдальчески возвел глаза к потолку.

Банкир Слива презрительно отвернулся:

— Детский сад, в натуре!

Через десять минут договаривающиеся стороны вновь сошлись перед кафедрой. Плаката не было.

— Мы подготовили антикризисный план, — ровным голосом произнесла Оля Ситникова. — Точнее, наброски плана. Мы постарались максимально учесть интересы трудового коллектива…

Мысленно она тут же укорила себя за совковый оборот «трудовой коллектив». Нужно было сказать «персонал».

Все-таки этот Голубев вывел ее из себя. После игры получит в морду. Во всех смыслах. Или нет, не надо. Много чести для такого хамья. Ничего не говорить, просто перестать замечать. Нет больше Лени Голубева. Вместо него — пустое место. Пусть живет, если сможет. А она уедет в Америку.

— Детали плана мы надеемся выработать совместно с представителями профсоюзов…

Грибов одобрительно кивал, со скрипом протирая очки носовым платком. Фондовый спекулянт Шерингарц достал предложения Совета директоров и стал читать. План предусматривал радикальное оздоровление компании, закрытие неэффективных производств, а также некоторые непопулярные кадровые решения. Рассказывая о планируемом пятнадцатипроцентном увольнении персонала, существенном сокращении зарплаты остающимся работникам и полугодовом моратории на социальные выплаты, Шерингарц отрывался от конспекта и поглядывал на забастовщиков, но те вели себя тихо.

Американец потянулся к Грибову и что-то прошептал ему в ухо. Грибов в ответ собрал губы в пухлую трубочку и неопределенно шевелил бровями.

Оля Ситникова не удержалась от того, чтобы бросить на Леню долгий выжигающий взгляд. Леня некоторое время смотрел на нее в ответ, затем пожал плечами, сделал выражение лица «сама дура» и отвернулся.

Юра Шерингарц дочитал антикризисный план до конца и спрятал конспект за спину, словно опасаясь, что его отнимут.

— Ну, что скажет трудовой народ? — нарушил молчание банкир Слива.

— Трудовой народ скажет следующее, — помедлив, ответил Эдик Каспарян. — Мы считаем, что ответственность за сложившуюся ситуацию полностью лежит на руководстве компании. Совет директоров в свое время наделал массу грубых ошибок и теперь пытается исправлять их за счет персонала.

— О чем это вы, Эдик? К-каких ошибок? — подался вперед Шерингарц, неожиданно назвав на «вы» старого приятеля.

— Вот, пожалуйста, — Эдик поднял заготовленные листы. — В девяносто четвертом году администрация необдуманно сняла с рынка две вполне еще живые торговые марки, переоценив перспективы нового бренда. В результате впервые за пятнадцать лет компания закончила год с убытками. В девяносто шестом было безосновательно закрыто новое представительство в Калифорнии по результатам всего лишь первых двух лет работы. Через два года провалилась попытка выхода на восточноевропейский рынок. Общие убытки составили пятьдесят семь миллионов долларов. И это только некоторые примеры просчетов. Список можно продолжить. Состав совета директоров, между прочим, с тех пор практически не изменился. Бездарное управление привело компанию на край пропасти, и теперь те же люди хотят спихнуть все проблемы на рабочих.

Нефтяник Головко, начинавший свою карьеру мастером смены на буровой вышке, согласно кивал.

Юра Шерингарц полистал файл с исходным материалом.

— Эдик, постой! При чем здесь В-восточная Европа? В Восточной Европе н-нас накрыл российский к-кризис. Пострадали все, не только мы.

— Юра! С кризисом все было ясно за полгода! Ты же сам еще в мае переложился в валюту и знать не хотел российских акций до начала девяносто девятого…

— Я-то да, но эти, — польщенный Шерингарц потряс в воздухе бумагами, — м-меня не спрашивали!

— Но могли бы сообразить, что для входа в Россию хуже момента придумать нельзя! Сентябрьский рублевый фьючерс на Чикагской бирже уже в апреле торговался по четырнадцать рублей за доллар. Этого они у вас не знали? А нефть по восемь долларов за баррель им тоже до фонаря была? Совсем тупенькие, да? Или они у вас в газетах читают только спортивную колонку?

— Погоди. Н-но были же гарантии на высшем уровне. П-президента и п-правительства…

— Юра, не смеши! Какого президента?! «Расияни, понимаиш»? Этого президента? Какого правительства? Киндер-сюрприза Кириенко? Которого специально поставили, чтобы на него стрелки перевести? Ты что, Юра, вчера родился?