Линн Каллен - Миссис По

– Может, они уехали, – предположила я.

– О нет, они здесь. – И мисс Фуллер снова постучала.

Кто-то дернул дверь изнутри, отчего с нее посыпался иней. В дверном проеме я увидела накрахмаленные белые ушки вдовьего чепца.

– Уходите, – пробурчала миссис Клемм.

– Мы хотим помочь, – сказала мисс Фуллер.

Теперь в щели между дверью и косяком возник круглый синий глаз. Взгляд его остановился на мне.

– Помочь? Да ведь это она во всем виновата!

– Впустите нас, – скомандовала мисс Фуллер. – Побыстрее.

Миссис Клемм, закутанная в рваное клетчатое одеяло, открыла дверь и посторонилась, злобно глядя на меня. Войдя, мы сразу оказались в низенькой кухне, господствующее положение в которой занимала нерастопленная чугунная печь. Мисс Фуллер осмотрела кухню, потом заглянула в печь и констатировала:

– У вас нет дров.

– Он нас морозит, – воскликнула миссис Клемм. – Он хочет заморозить нас до смерти.

– Вы знаете, где можно купить дров? – спросила мисс Фуллер.

– У иезуитов, – кивнула миссис Клемм. – В деревне.

– Отведите меня туда.

Должно быть, миссис Клемм была в глубочайшем отчаянии, потому что немедленно вышла с мисс Фуллер, не обращая больше внимания на меня.

Я одна стояла посреди холодной кухни, вдыхая едкий запах давно остывшей золы. Ноги ныли от холода, когда я побрела по широким половицам в соседствующую с кухней маленькую гостиную. Тут не было ковра, и мебели тоже почти не было, если не считать небольшой книжной полки, кресла-качалки и принадлежащего мистеру По маленького красивого письменного стола. Откуда-то послышался скрип.

Я дико огляделась, но это всего лишь ветка дерева скребла в оконное стекло. Почему я так нервничаю? Это же просто маленький коттедж в рощице. Но где же мистер По и его жена?

– Есть кто-нибудь? – крикнула я, сделала шаг вперед и прислушалась.

Из-за двери в противоположной стене донесся хриплый придушенный звук. Чье-то затрудненное дыхание? Сдавленный вдох, сопровождающийся нарастающим сипением, пугающе долгая пауза, булькающий выдох – и все начиналось сначала, будто в последний раз.

– Мистер По?

Ответа не было.

Дрожа скорее от страха, чем от жестокого холода, я потихоньку прошла по скрипящим половицам, остановилась перед дверью, набрала побольше воздуха, взялась за ручку, которая холодила кожу даже через перчатку. Дверь открылась.

В комнатку, где я оказалась, поместился лишь крохотный шкафчик, кровать, размером едва ли больше детской, да небольшое кресло. На кровать поверх лоскутного одеяла была постелена серая шинель мистера По. На ней, невозмутимая, будто сфинкс, возлежала черепаховая кошка, поднимаясь и опускаясь в такт тяжелому дыханию человека, лицо которого скрывал воротник шинели. Сглотнув, я двинулась вперед и увидела сперва разметавшиеся по подушке черные волосы, а потом – лицо, больше похожее на обтянутый кожей череп.

Виргиния улыбнулась.

Я прикрыла рот рукой.

Она не пошевелилась, но с видимым усилием произнесла:

– Я знала… что вы придете.

– Миссис По! Вам нужна помощь!

– Нет. Подойдите.

Дрожа так, что разболелась каждая мышца моего тела, я подошла ближе. Кошка зашипела. Я отшатнулась, но миссис По вцепилась мне в руку.

– Я хотела, – выдохнула она, – быть вами.

Меня передернуло от прикосновения ее пальцев. Или дело было в чувстве вины?

– Я могу привести врача. Пожалуйста, позвольте мне привести врача, пока не поздно.

Ее хватка усилилась.

– Помогите ему. Помогите ему. Он не знает… не умеет быть один.

– Виргиния, пожалуйста. Сейчас я должна помочь вам.

Она отчаянно смотрела на меня, и в ее легких что-то булькало.

– Помогите ему. И тогда вы поможете… мне.

Я услышала медленные шаги, они приближались. Обернувшись, я увидела спускающегося по лестнице мистера По. Завидев меня, он остановился. Он был так худ и бледен, что я ахнула.

Виргиния откинулась на кровати, и ее пальцы соскользнули с моей руки:

– Теперь… я свободна.

Терзаемая душевной болью, я смотрела, как она засыпает, а потом, опустошенная, печальная, двинулась вслед за мистером По в маленькую полупустую гостиную. Рухнув в кресло-качалку, он схватился за голову:

– Я не могу себя простить.

После долгих двенадцати месяцев разлуки я упивалась его обществом, хотя смотреть на него было невыносимо. Болезнь сделала его щеки впалыми и испещрила морщинами благородный лоб. Некогда буйные черные кудри стали короче и подернулись сединой. Горящие глаза пристально смотрели на меня с его бледного лица. Слезы сдавили мне горло, и я опустилась подле него на колени.

– Эдгар, – мой голос сорвался, – что с тобой случилось?

Он жадно вглядывался в мое лицо:

– Судьба.

Я взяла его руку. От одного взгляда на его пальцы, такие чуткие, такие умные, мне захотелось плакать. Я смела думать, что он такой же, как его вымышленные убийцы. Я никогда не прощу себе этого.

Он дотронулся до моего лица и сказал, будто услышав мои мысли:

– Знаешь, все это правда. Писатель всегда пишет о себе, и неважно, сколько вымысла в его рассказах. Хотя обычно мы об этом не догадываемся, когда сочиняем свои истории. Думаешь, я вижу себя сумасшедшим убийцей?

– Ты – самый добрый, самый великодушный человек на свете. Безумием было считать иначе.

Он убрал прядь волос с моей щеки и опустил руку.

– Не казни себя. Мы все были безумны.

Мы молча смотрели друг на друга.

– Но я кое-что узнал о себе, – более решительно сказал он. – Я писал рассказ за рассказом, и в них моих темных героев ждала погибель через беса противоречия, или через заживо похороненную сестру, или через мстительного кота. Но губит их не бес, не сестра и не кот. Нет. Причина погибели – их вина. Моя вина. Я всегда писал о себе самом.

– Каждый совершает ошибки.

Он невесело рассмеялся:

– Разве каждый из-за чувства одиночества женится на малолетней кузине? И разве каждый потом, поняв, что жена слаба и ребячлива, гнушается ею? Разве каждый ставит жене в пример женщину, похожей на которую той никогда не стать, а потом упрекает ее за жалкие попытки походить на недостижимый идеал? Она любила меня, а я был с ней жесток.

Я склонила голову, признавая за собой часть вины. Сколько раз за прошедший год я ругала себя за то, что проклинала миссис По за грехи, которых она вовсе не совершала? Теперь-то я видела, что виной всему была ее мать. Это миссис Клемм столкнула меня в воду, и она же подстроила падение ледяной глыбы. И, конечно же, именно она воспользовалась приступом кашля Виргинии, чтобы попытаться взорвать дом Бартлеттов. Виргиния повинна лишь в том, что украсила стену моим безголовым дагеротипом, да и это был лишь жест отчаявшегося ребенка, ничего более. Это моя зеленоглазая ревность жаждала видеть в Виргинии чудовище и, конечно же, видела его.