Катя Миллэй - Океан безмолвия

Я уже гораздо лучше хожу на своих шпильках, хотя туфли слишком тесны в носах, и, когда я надеваю их, мои пальцы на ногах разражаются несусветной бранью. Для сегодняшнего испытания выбираю очередной ужасающий наряд, жутко мрачный — страшнее остался только один. С другой стороны, это все, что у меня есть. Глаза подвожу черным, губы крашу алым, на ногтях — черный лак. Шпильки, как всегда, подчеркивают эксцентричную уродливость моего внешнего вида, отстукивают: «Отвратительно!» Я являю собой безобразное зрелище: мерзопакостная шлюха, да и только. Я думаю о перламутровых пуговицах и белых юбках с кружевными оборками. Интересно, что надела бы Эмилия, будь она сегодня жива?

Всю неделю во время обеденных перерывов мне удавалось благополучно прятаться в коридорах и туалетах. Взъерошенный парень-художник, которого, как я выяснила, — незаметно глянув на обложку его альбома, — зовут Клэй, по доброте душевной выдал мне целый список мест, где можно побыть в одиночестве, когда во второй учебный день увидел, что я вновь ломлюсь в дверь здания английского языка. Я проверила почти все. Дайте мне еще несколько дней, и я, пожалуй, сумею нарисовать карту лучших убежищ в школе. Потом смогу продавать ее таким же неудачникам, как я сама.

Ежедневно шагая через школьный двор, я вижу одну и ту же картину. Можно подумать, что за каждым здесь закреплено определенное место, потому что все сидят или стоят там же, где находились в обеденный перерыв предыдущим днем. Теперь я замечаю больше знакомых лиц, но даже те, кого узнаю, смотрят на меня как на пустое место. Я пребываю в благословенном одиночестве. Меня сторонятся, потому что своим внешним видом я отпугиваю, оскорбляю или внушаю чувство неловкости. Цель достигнута. Ради этого стоит потерпеть даже неудобство моих пыточных шпилек. Так будет и впредь, если правильно себя вести.

Размышляя, в какую сторону мне податься сегодня, я прохожу мимо парня внутри силового поля. Интересно, как ему это удается? Вот бы узнать его секрет, тогда, возможно, и я создам вокруг себя такое же. Порой мне кажется, что он невидим для всех, кроме меня, но, очевидно, это не так, иначе, я уверена, кто-нибудь уже пристроился бы на его скамейке. Не исключено, что этот парень — призрак, и никто не подходит к той скамье, потому что он на ней обитает.

Он всегда сидит в одной и той же позе, абсолютно неподвижно. С тех пор, как в понедельник он перехватил мой взгляд, я стараюсь не смотреть в его сторону более двух раз в день. Больше он ни разу на меня не взглянул. Однако я не могу отделаться от ощущения, что он наблюдает за мной, а может, мне так кажется. Я быстро отмахиваюсь от этой мысли. Мне вовсе не нужно чье-то внимание.

И все же смотреть на него очень приятно. Красивые руки. Не баллоны, как у качка, — жилистые руки работяги . Я видела его на уроке труда в свой первый учебный день, но лишь секунду; потом он ушел, и с концами. Теперь я вижу его только во время обеда. Те несколько секунд, когда перехожу школьный двор, — самая интригующая часть дня. Говоря по чести, те драгоценные секунды — единственная причина, побуждающая меня ежедневно шагать через этот чертов двор.

В первый день я пошла через него, чтобы заявить о себе. Во второй — дабы убедиться, что парень все еще там и по-прежнему сидит в одиночестве. В третий и четвертый — чтобы проверить, взглянет ли он на меня. Не взглянул. Сегодня — просто чтобы посмотреть на него. И как раз в тот момент, когда я смотрю на него, мой каблук застревает в щели между двумя кирпичами. Великолепно!

К счастью, я ползла, как улитка, не спуская с него глаз, и только поэтому не свалилась мордой в землю. К несчастью, я застряла точно посередине между его скамейкой и той, на которой обосновались принцесса Сара и ее фрейлины. Я пытаюсь, как ни в чем не бывало, выдернуть из щели свой каблук. Не выходит. Придется аккуратно присесть на корточки и постараться вытащить каблук руками, а сохранить равновесие в таком положении — непростая задача. Ну не могу же я наклоняться в таком коротком платье.

Я медленно опускаюсь на корточки, вытаскиваю ногу из туфли. Потом правой рукой хватаю каблук, дергаю его. Усилий понадобилось меньше, чем я ожидала. Выпрямляюсь, вновь обуваю туфлю. Смотрю влево. Парень-изваяние даже не шелохнулся. Похоже, он не заметил моей схватки с туфлей. Маленькое чудо, но нынче я могу рассчитывать только на маленькие чудеса, поэтому принимаю его с благодарностью. Увы, кое-кто все же за мной наблюдал; в следующее мгновение я слышу:

— По-моему, эта обувь для панели, а не для школы. — Сара. Ее слова сопровождаются смехом.

— Ага. Папаша-то твой знает, в каком наряде ты вылезла из преисподней? — спрашивает другой девчоночий голос.

— Я думала, ее отец в Трансильвании. — Снова смех. На полном серьезе.

Оскорбительные выпады — полный отстой. Чтобы я обернулась, нужно бросить в мой адрес нечто чуть более забавное. Я смотрю вправо. Интересно, кто это там «блещет» остроумием? Ну да, Сара и несколько девчонок вокруг нее. Они глазеют на меня и, разумеется, все еще смеются. Пожалуй, рановато я себя поздравила. Мысленно перебираю возможные варианты: А) запустить в них своей многострадальной туфлёй; Б) ответить им оскорблением; В) проигнорировать их и пойти прочь; Г) одарить их своей самой демонической и безумной улыбкой. Я выбираю последний — по сути, единственный приемлемый вариант. Спуску я не дам, во всяком случае, с поджатым хвостом не побегу. К тому же, раз уж меня признали исчадием ада или, может быть, отпрыском Дракулы, — это уж кому как нравится, — можно немного и покуражиться, чтоб сразу поняли, с кем имеют дело.

Несколько секунд я пристально смотрю на девиц, решая, оскалиться мне на них во весь рот или просто презрительно усмехнуться, и вдруг слышу голос у себя за спиной:

— Хватит, Сара.

Сара, собиравшаяся, как я подозреваю, в очередной раз продемонстрировать свой язвительный ум, так быстро закрыла рот, что, кажется, я услышала, как у нее щелкнули зубы. Я оборачиваюсь, хотя знаю: в той стороне находится только один человек — тот, от кого я никак не ожидала, что он встанет на мою защиту. Да и обстоятельства того вовсе не требовали. Зубоскальство этих девиц вряд ли можно назвать нападением. Скорее, жалкая пародия на оскорбление. Караоке. Исполнение безголосых дилетантов. То, что может вызвать лишь насмешку, а не страх. Эти дуры явно не остановились бы на достигнутом, и будь я очень ранима, их издевки могли бы задеть мои чувства, но мне плевать на издевки, и чувства мои давно никто не задевал.

Я уже повернулась к парню в силовом поле и поняла, что смотрю на него не я одна. В эту минуту на него смотрят многие, ждут, может, он еще что промолвит. У меня такое чувство, будто я переместилась в одну из серий «Сумеречной зоны»: все вокруг застыло, и только я одна могу двигаться. Но не двигаюсь.