Катя Миллэй - Океан безмолвия

Этот парень пристально смотрит на Сару, взгляд соответствует тону голоса: не шути со мной. Потом он переводит взгляд на меня, всего на секунду, и снова опускает на свои руки, как будто ничего не случилось. Я намереваюсь идти дальше, но ног под собой пока не чувствую. Отворачиваюсь от парня и ловлю на себе взгляд Сары. Она смотрит на меня не с завистью и даже не со злостью. На лице ее полнейшее недоумение: что за фигня?! Я пытаюсь сохранять невозмутимость, но подозреваю, что выражение лица у меня такое же, как у нее, только, пожалуй, по другой причине.

Кажется, она потрясена донельзя тем, что он подал голос. Я толком не знаю этого парня и не могу сказать, является ли его вмешательство самым удивительным во всей этой ситуации. Лично меня поразила реакция окружающих на его поступок. Они заткнулись. Не огрызнулись, не рассмеялись, не задали вопросов, не проигнорировали, продолжая зубоскалить, не ополчились против него. Они просто умолкли . Он сказал: «Хватит», — значит, все. Потому что я так сказал. И точка. Не заставляйте меня повторять дважды.

И всего через несколько секунд (я еще не успела сдвинуться с места) все вернулись к своим делам. Может быть, конечно, у меня разыгралось воображение, но уровень шума чуть упал, словно никто не хотел, чтобы другие слышали, как они обсуждают случившееся. А что, собственно говоря, произошло?

Я поразмыслю над этим через несколько минут или после школы, а может, и вовсе не буду думать. Сейчас главное — убраться на фиг с середины школьного двора. Оставшийся путь я прохожу без приключений. Кто-то, к счастью, подложил книгу под дверь крыла английского языка и литературы. Прошмыгивая в нее, я глянула вниз и увидела, что это учебник по истории искусств, а рядом, самодовольно улыбаясь, сидит Клэй, как всегда, с альбомом в руках. Мне очень хочется спросить у него, понимает ли он, в чем там было дело, но я не могу. Я просто проскальзываю в здание, иду до середины коридора, сворачиваю на лестничную площадку и прислоняюсь к стене. Наконец-то я одна и в тишине.

Проанализировать недавнее происшествие я не успеваю: слышу, как снова открывается дверь. Вдавливаюсь спиной в стену, стараясь стать незаметной. Если вдавиться посильнее, может быть, стану невидимой.

Я прислушиваюсь к шагам, пытаясь определить, в каком направлении они идут. А шаги с каждой секундой все громче и громче. Неторопливые, ритмичные. Одна нога опускается чуть тяжелее, чем другая. Шаг твердый, но мягкий. Не неуклюжий, не нескладный. Грациозная поступь. Кем бы ни был этот человек, он выше меня, ибо расстояние до ниши, где я притаилась, преодолевает за меньшее количество шагов. Я жду, когда он пройдет мимо. Не тут-то было. Шаги поворачивают прямо ко мне, и остается лишь надеяться, что тот, кому они принадлежат, попросту не обратит на меня внимания. Я смотрю в пол, чтобы не встречаться взглядом с этим человеком. Жду, когда он пройдет.

А потом — я даже не успеваю затаить дыхание — передо мной останавливается пара поношенных ботинок. С металлическими носками, если не ошибаюсь. И я могу точно сказать, кому они принадлежат. Эти ботинки на железной скамейке я видела пять дней подряд. Очевидно, смятение и любопытство на мгновение лишили меня рассудка, потому что помимо своей воли я поднимаю глаза и… впервые вижу его так близко.

— Больше я вмешиваться не буду, — говорит он, насквозь прожигая меня взглядом тошнотворно красивых синих глаз, будто хочет стереть с лица земли. Но тон у него не сердитый. Безразличный. Он абсолютно спокоен. Голос ровный. Он не ждет от меня ни признательности, ни ответа, хотя сейчас я обозлена, вполне могла бы и ответить — и уж явно не словами благодарности. Потом он идет через лестничную площадку к двери на противоположной стороне и исчезает за ней, словно здесь его никогда и не было.

Больше я вмешиваться не буду? А кто тебя просил, придурок? Неужели он и впрямь думает, что оказал мне услугу? Что помог мне, сделав объектом всеобщего внимания, разозлив и настроив против меня кучку заносчивых девиц, которые как пить дать постараются взять реванш, когда его не будет поблизости? Значит, он еще больше с приветом, чем я. Так бы это ему и выдала. Жаль, что имени его не знаю. Хотя, будь у меня сейчас список вопросов к нему, «Как тебя зовут?», наверно, там бы вовсе не фигурировал.

А хочу я знать, почему его послушались. Почему мгновенно заткнулись, будто получили отповедь от рассерженного отца? А он и говорил, как рассерженный отец. Таким же тоном он обращался ко мне сейчас. Странно, что он еще не добавил в конце «юная леди» — для пущей важности. Совершенно очевидно — только я одна здесь не понимаю, почему обязана ему повиноваться. Словно он внушает уважение или почтение. Может, отец его директор школы, или мэр, или главарь мафии, и никто не хочет с парнем связываться. Как знать? Одно я могу сказать точно: меня он достал.

До конца дня эту девчонку я больше не видел. Мысленно я поносил себя на чем свет за то, что раскрыл свой дурацкий рот. Была бы на то причина, тогда, может, и стоило вмешаться, но девчонка беспомощной не выглядела. Может, я просто не хотел, чтобы в тех стервах она обрела себе врагов. Может, просто хотел, чтобы Сара заткнулась, потому что она, я знаю, на самом деле лучше, чем кажется. Может, просто хотел, чтобы эта девчонка еще раз взглянула на меня.

Коридоры пустеют. Я иду в глубь здания, против потока учеников. Хочу добраться до театрального кружка прежде, чем запрут двери, — чтобы забрать оставленный там уровень. Вечером он мне еще понадобится. И потом, я все равно не хочу оставлять его в реквизитной на ночь. Это мой инструмент. Раньше принадлежал отцу. Старый, деревянный, архаичный, но другим я пользоваться не стану. Если оставлю его в школе, еще, чего доброго, куда-нибудь денется. Рисковать не хочу, потому и иду за ним.

Наконец я в реквизитной. Уровень там же, куда я его положил, — на незаконченном стеллаже, который я мастерю уже неделю. Проверяю свою работу, проводя ладонями по краям полок. К среде доделаю. Можно было бы потянуть и до пятницы, но я надеюсь, что мистер Тернер раньше закончит читать вводный курс. Очень уж хочется поскорее вернуться в мастерскую и заняться чем-то более интересным, чем полки. Я беру свой уровень и возвращаюсь на парковку.

Я уже почти у своей машины и вдруг слышу, как меня кто-то окликает.

— Беннетт! Джош! — Дрю почти сразу же исправляется. Знает, что выставляет себя идиотом, обращаясь ко мне по фамилии. Он стоит в следующем ряду автомобилей, причем в компании. Дрю редко бывает один, поэтому я не удивляюсь, видя рядом с ним какую-то девчонку. Его поза мне хорошо знакома. Он стоит, прислонившись к машине, изображает полнейшее равнодушие, а сам пытается придумать, как бы ему проторить прямую дорожку в трусы девчонки, под ее рубашку или юбку. Как получится.