Катя Миллэй - Океан безмолвия

— Ты всегда спал в футболке? До того, как появилась я? — обращаюсь я к Джошу, когда мы ложимся в постель. Ашер не любит спать в футболке. И говорит, что парни вообще не любят спать в одежде, но я не уверена, что это так. Джош всегда спит в футболке и длинных шортах, и в данный момент я тоже так сплю. Джош не разрешает мне складывать его нижнее белье, но то, что я надела его нижнее белье, по-видимому, его не смущает.

— До тебя я спал без ничего, — отвечает он, и я слышу, хотя и не вижу, что он улыбается.

— Ну вот, — я чувствую, что краснею. — Прости.

— Да ничего, — смеется он в ответ. — Это того стоит.

Его ладонь пробирается к моей щеке. Он наклоняется и целует меня, в его губах — приглашение, которое мне рано или поздно придется принять.

— Если б я тебя не знал, я бы подумал, что ты покраснела.

Но он и вправду меня не знает. Совсем.

Впервые за несколько недель мы не торчим полночи в гараже. Еще не поздно, но я говорю Джошу, что устала и хочу лечь. Я не устала. Просто я надеюсь, что он последует за мной. Минут через пятнадцать слышу, как он выходит из душа и забирается в постель рядом со мной. Он целует мои волосы, желает спокойной ночи, потом сплетает свои пальцы с моими; он всегда так делает, как бы напоминая мне, что он здесь, рядом, а может, наоборот, напоминает самому себе, что я рядом с ним.

Я просовываю руку под его футболку, провожу ладонью по животу вверх, останавливаюсь на его груди, чувствую биение его сердца. На мгновение он затаил дыхание: не ожидал от меня такого. Он теплый, крепкий, я хочу трогать и трогать его — всюду. Я должна остановиться, ясно же, к чему это приведет. Но я сама начала и на самом деле не хочу останавливаться.

— Солнышко, — только и промолвил он.

И накрыл мою руку своей, сквозь футболку.

— Сними, если хочешь, — говорю я.

— Давай лучше твою сниму. — Это он пошутил.

— И мою тоже, — отвечаю я, но серьезно. Рукой я чувствую, что он немного напрягся, но к действиям не приступает. С минуту мы просто лежим, дышим и пытаемся прочесть мысли друг друга.

— Разрешаю, — шепчу я.

Мы обнимались и раньше, я гладила его, он — меня. Но никогда не прижимались друг к другу всем телом. На мне, как всегда, одна из его футболок, он стягивает ее через голову, и я позволяю: я этого хочу. Хочу, чтобы он трогал меня. Здесь. Сейчас. Везде. Всегда.

— Жаль, что я тебя не вижу, — говорит Джош.

— Хорошо, что не видишь, — отвечаю я. На мне столько шрамов. Всегда можно сослаться на них, даже если дело не в этом.

С Джошем я чувствую себя спокойнее, чем в любом другом месте на Земле, и я намерена сбежать прежде, чем погублю нас обоих. Но вот он тоже снял футболку и плотно прижался ко мне всем телом, нас ничто не разделяет. Он отводит в сторону мои волосы, бормочет что-то («эти дурацкие волосы всегда закрывают твое лицо»), но его ладонь по-прежнему в моих волосах, и он меня целует, и мы целуемся долго-долго.

Затем он чуть отстраняется, тянется к ночному столику, чтобы взять презерватив, а я думаю про себя: надо сказать ему, что это лишнее. Джош снова склоняется надо мной, начинает меня целовать, и я позволяю себе полностью сосредоточиться на этом. Ведь это — настоящее. Истинное. Единственное, реальное, потрясающее, неподдельное. Его колено между моих ног, бережно раздвигает их, и почти в тот же миг я ощущаю его напор. И вот наступает момент, когда он сознает… когда ему открывается один из моих бессчетных секретов, которые я от него утаила. Он резко останавливается. Замирает, и от этого становится жутко. Перестал меня целовать. Пристально смотрит мне в лицо, и его глаза так близко, кажется, что он читает мои мысли.

Сейчас он что-то скажет, но я этого не хочу, ведь в ответ мне придется давать объяснения. Он подарит мне ощущение безопасности, но я никогда не должна чувствовать себя в безопасности.

В глазах его — тысячи слов, но он произносит лишь одно:

— Солнышко? — Это не обращение. Это вопрос. Даже не один вопрос, а несколько, но я не даю ему продолжить.

Я обнимаю его, хотя и не уверена, что все получится, приподнимаю свои бедра, притягиваю его к себе. И вот — всего одну секунду — я чувствую разрыв, жгучую боль — и все свершилось. Я крепко зажмуриваюсь; боль привычна и знакома, и я предпочитаю отдаться ощущению боли. Я научилась терпеть боль, а это — не так уж и больно. Непривычно другое — то, что я вижу в его лице: трепет, смущение, изумление и — нет, нет, только не это — любовь.

— Все нормально? — Он внутри меня, но по-прежнему без движения. Его ладони у меня на щеках, и он смотрит на меня так, как будто я его напугала.

— Да, — шепчу я, но не уверена, что ответила вслух. Я не знаю, все ли нормально. Даже не верится, что можно находиться с кем-то в столь тесной близости. Чувствовать, как он двигается внутри тебя.

Свершилось. Мы оба дрожим. Какое-то мгновение я чувствую смущение, успокоение, любовь, но почти сразу же — недоумение. Я не понимаю, что произошло, но знаю: что-то изменилось. Она здесь — но ее здесь нет. Я хочу ощущать себя счастливым, но не могу, ведь она лежит подо мной и плачет. Сначала совсем тихо, почти неслышно, и я не сразу понимаю, в чем дело: я же никогда не видел, как она плачет. Потом она содрогается всем телом, сильно, ужасно. Она плачет почти беззвучно, но эта ее дрожь — еще страшнее, она лишает меня всей неожиданной радости, которую я только что испытывал, до последней капли.

Надо вылезать отсюда. А она все плачет, и я уже не могу это выносить. И ведь плач ее не громкий, не нарочито эмоциональный. Нет. Но у меня сердце кровью обливается.

Не понимаю, чем я провинился. Я просто обнимаю ее и шепчу: « Прости ». Не знаю, что еще я могу сделать. Прости. Снова и снова шепчу я, уткнувшись в ее волосы. Не знаю, сколько раз я это повторяю и сколько времени, но не могу остановиться. А она все плачет и плачет. Значит, этого недостаточно.

Утром ее уже нет, и я не знаю, покинула она мою постель, мой дом или вообще всё.

В школу она не пришла. Я три раза ей звонил, хотя она не разрешает, — не ответила. Я и не думал, что она ответит. Хотел отправить ей эсэмэску, но не сообразил, как написать, чтобы не выдавать своего отчаяния.

Прихожу домой, а она ждет меня в гараже. Сидит на столе, как раньше, хотя ее стул на другой стороне не занят. Нажимаю кнопку, автоматическая дверь опускается, и весь ужас этой ситуации сгущается. Я прохожу в дом — не хочу вести этот разговор в гараже.

Вот сегодня она — Настя. Волосы, макияж, одежда — все черное, как для школы, но сегодня все это — для меня. Я потряс головой. Вся она нереальная. Несколько месяцев она сидела передо мной, а я ее не видел. И не слышал. И знал ее не лучше, чем все остальные. Я чувствую, что не оправдал надежд. Подвел себя, подвел ее, подвел нас.