Катя Миллэй - Океан безмолвия

Я молчу, молчит и она. Может, мы вообще никогда не будем больше разговаривать? Но тут я решаюсь.

— Я тебя потерял? — Я не собирался задавать этот вопрос, но мне нужен ответ на него. Выражение ее лица не меняется, и я понимаю, что уже забыл, как выглядит отсутствующее выражение на ее лице.

— Это я тебя потеряла.

— Это невозможно, — отвечаю я, едва слышно.

— Я тебе не нужна. — Она произносит это бесстрастным тоном, и от ее жуткой отстраненности мне хочется завопить.

Я хочу сказать, что уже забыл, как это — чувствовать, что она мне не нужна, что, может, только она и нужна мне. Хочу спросить, как она может определять, что мне нужно и что не нужно. Но не могу себя заставить произнести ни слова, и, возможно, она думает, что я с ней согласен.

— Значит, все кончено? — произношу я.

— А что осталось? — Наконец она смотрит мне в глаза, и я понимаю: она говорит серьезно.

— Ты же мне не сказала, — говорю я; не могу ответить, что ничего не осталось.

— Что не сказала? — Дурочкой прикидывается, это оскорбляет нас обоих.

— Сама знаешь.

— Ты не спрашивал.

— Не спрашивал? — Мой голос взмыл на октаву вверх; что я слышу! Я чувствую, как содрогнулась решимость десятилетней прочности. — Не спрашивал? Хочешь, спрошу? Хочешь, задам тебе несколько вопросов? Прямо сейчас? Можно? Вряд ли ты этого хочешь, но все же давай попробуем. Черт возьми, что случилось с твоей рукой?

Она поморщилась. Может, из-за вопроса. Может, потому, что я разорался.

— Нет? Только не это? Не подходит? Ну тогда, блин, что это было — вчера ночью? — Ответ на этот вопрос мне нужен даже больше, чем на предыдущий.

Она не отвечает, и меня это совсем не удивляет, да мне и не нужен ее ответ; меня понесло, и я не собираюсь останавливаться.

— Говори! Ты же сама пришла, проникла в каждую частичку моей жизни, сделала так, что я намертво связан с тобой, всеми своми порами, и потом ты уходишь. Почему? В чем дело? Это шутка такая? Тебе стало скучно? Просто решила позабавиться со мной?

— Я — конченый человек.

— Что? — Я даже не понимаю, о чем она. — В смысле, что ты теперь не девственница? — Дурь какая-то, и как я ненавижу само это слово. Может, я дурак. Да, дурак, раз считал, что понимаю эту девчонку. А она расхаживает здесь, матерится, выдает намеки и недомолвки, причем спокойно, как будто рассказывает, как печь печенье, а я, идиот, только сейчас сообразил, что раньше она этого себе не позволяла. В общем, во всем виноват я, хоть и не понимаю, как это получилось.

— Но тогда почему? Почему ты решила переспать со мной? — Мне совсем не нравится отчаяние в моем голосе.

— Потому что знала, что ты этого хочешь. — Ответ прямой. Холодный. Формальный. Пустой. Она знает, что это ложь.

— Это чушь, Солнышко. — Я уже не в состоянии управлять своим голосом. Я злой как черт. — Ты лишилась девственности, потому что я этого хотел? Не смей обвинять в этом меня. Я ни за что не позволил бы себе такого.

— Это не ты. Это я. Я тебя использовала. — Мертвая отрешенность в ее голосе просто бесит меня.

— Для чего использовала? — Я весь трясусь от гнева.

— Это — последнее во мне, что не было угроблено. Я просто хотела покончить с этим. — Ногой она рисует круги на полу.

— Черт возьми, о чем ты говоришь?

Молчание. Больше я ничего не добьюсь. Вот так она меня ценит.

— Ты говоришь, что использовала меня, чтобы я тебя угробил? — Я стараюсь говорить спокойно, но даже сам не понимаю, откуда берется это спокойствие. Может, ее холодная отрешенность начинает передаваться мне. — Ну, тогда все понятно. — Я смеюсь, но это саркастический смех. Я шагаю через всю комнату, и мой кулак врезается в дверь спальни. В руку вонзается заноза. На мгновение Настя съежилась от страха, но быстро опомнилась. На ее лице — то же непроницаемое выражение, передо мной снова Настя.

— Ну и как? Получилось? Я тебя угробил?

Она кивает. Я снова рассмеялся; никакие другие звуки у меня не получаются.

— Черт, с ума сойти! — Я все смеюсь, должно быть, я сумасшедший. Поднимаю руки вверх: все, сдаюсь. — Ну что ж, поздравляю. Ты хотела, чтоб тебя угробили? А получилось, Солнышко, даже лучше: ты и меня угробила. Теперь мы оба — полное дерьмо.

Она стоит без движения. Молча уставилась в пол. Руки сжаты в кулаки, как и у меня.

Я присел — по-моему, у меня дрожат колени. Нагнулся, закрыл глаза ладонями. Я ее не вижу, но чувствую, что она еще здесь.

— Убирайся к черту из моего дома.

— Я предупреждала, что ты не должен меня любить, — еле слышно говорит она, как бы про себя.

— Поверь мне, Настя. Я тебя не люблю.

Она уходит, неслышно закрыв за собой дверь. Я впервые назвал ее по имени.

Настя. В его устах это имя — как звук битого стекла. То, что я переспала с Джошем, не страшно. А вот все остальное — страшно. Его голос. Лицо. Ужас от того, что все пошло наперекосяк. Он смотрел на меня с полнейшим недоумением, будто поверить не мог, что я так себя веду. И я его не виню: я и сама не могла поверить. Но все равно вела себя так. Такой уж я человек.

Теперь вся моя жизнь — сплошной ад, и я это заслужила, но я могу совладать с болью, раз уж сознательно избрала стезю страданий.

Дрю теперь ходит вокруг меня на цыпочках, и я его избегаю. Не хочу ввязывать в это дело. Он принадлежит Джошу. Почти все время я провожу в обществе Клэя. Или в одиночестве. Одиночество переносить было бы легче, если б я нравилась самой себе. Но в данный момент я себе не нравлюсь. Совсем.

Труднее всего четвертый и пятый уроки, ведь там я его вижу и не могу притворяться, будто в моей жизни его никогда не было, — это я внушаю себе все остальное время. Как будто поможет… Как будто что-то может помочь. Я могла бы сделать вид, что не наблюдаю за ним, что у меня достаточно решимости и самоуважения не допустить, чтобы он заметил, как я смотрю на него, но самодисциплины не хватает. Каждый день я даю себе слово, что не буду смотреть, и все равно смотрю. Хорошо хоть, что он ни разу не перехватил мой взгляд. Ведь он-то на меня не смотрит. И не надо. Я его недостойна.

В жизни должно быть много таких, как Джош Беннетт. Но нет. У меня был единственный.

А я его прогнала.

Однажды Марго садится за стол на кухне, за которым я сижу и делаю вид, будто читаю стихотворение, хотя пока не поняла ни слова. Теперь я выполняю домашние задания в большем объеме. А уж сколько миль пробегаю — и не счесть.

— Я обратила внимание, что ты вроде бы снова живешь здесь, — говорит Марго.

Я пристально смотрю на строки стихотворения, как будто от этого они оторвутся от страницы и вплывут в мое сознание.

— Я спросила бы тебя, не хочешь ли это обсудить. — Она улыбается уголками губ, пытается установить контакт, но это бессмысленно. В данный момент все бессмысленно. В том числе я сама.