Катя Миллэй - Океан безмолвия

Я даже стала ездить на выходные к родителям, чтобы меня не ждали на воскресные ужины. Возможно, это — единственный мой шаг, имеющий хоть какой-то смысл.

Никто не спрашивает, почему я вдруг стала приезжать. Приехала — и хорошо.

В один из приездов я получила альтернативный подарок на день рождения. Телефон я не взяла, и мама подарила мне фотоаппарат. Он попроще, не такой навороченный, как у нее, но дело не в этом. Не фотоаппарат она мне подарила, а частичку себя самой. В качестве замены частички меня. Не знаю, удачная эта идея или неудачная, но мне надоедает судить о поступках других людей, пытаться их разгадать, так как я начинаю понимать, в чем состоит настоящая проблема: она — во мне. У меня больше нет Джоша. И Дрю я, в общем-то, потеряла. Мне нужна моя мама. Нужно тепло ее беззаветной любви, причем настолько, что цена даже не имеет значения; впервые за три года я, возможно, готова это признать, пусть и мысленно.

Мы пока не разговариваем, но все может быть.

Мама учит меня пользоваться фотоаппаратом, мы вместе бродим по округе, фотографируем все подряд. Она не докучает мне указаниями о формате изображения и композиции. Бывает, у меня дрогнет рука, и снимок испорчен, но мы не придаем этому значения.

По воскресеньям я учу папу печь блины из муки, а не из полуфабрикатов; ничего особенного, просто печешь на сковороде, у меня это неплохо получается.

Ничто не идеально. Пока даже не хорошо, но все возможно…

Сегодня я по нему скучаю. Я скучаю по нему каждый день. Я как-то даже зашла в магазин «Хоум депот», чтобы пройтись по отделу пиломатериалов и ощутить знакомые запахи.

В обеденный перерыв в школе я опять прячусь в туалетах. Клэй опять подкладывает книгу, чтобы дверь не закрывалась, но мы оба ведем себя так, будто это ничего не значит.

Мои ладони снова становятся мягкими.

На следующей неделе Джошу исполнится 18 лет.

— А это от кого? — спрашиваю я миссис Лейтон, когда она вручает мне последний лежащий на столе подарок. Мы поужинали, задули свечки на торте, как полагается. Желание я не загадывал. Мне совершенно не хочется быть здесь.

— Это я нашла сегодня днем на крыльце. Там был листочек бумаги, но на нем только твое имя. Открытки не было.

Я разрываю оберточную бумагу и вот теперь хочу исчезнуть отсюда сию же минуту, чтобы пережить этот момент в одиночестве. Хочу рассмотреть то, что у меня в руках, но чтобы при этом за мной никто не наблюдал.

Это рамка, обычная рамка черного цвета. Ничего особенного. Но вставленный в нее рисунок поражает меня, сбивает с ног и как будто продолжает пинать.

Я убираю остатки оберточной бумаги, и на пол падает фотография, торчавшая из-под края рамки. Дрю поднимает снимок и рассматривает его, затем передает мне, и я чувствую, что ему хочется подольше подержать снимок в руке.

Я узнаю эту фотографию. Она — из фотоальбома, который стоит на книжной полке в гостиной моего дома. На фото — моя мама, у нее на коленях — Аманда, в объектив они не смотрят. Улыбаются друг другу, но их лица все равно хорошо видны. Обе очень красивые, и я понимаю, что забыл, какие они красивые; как забываю все, что утратил, потому что больше не осталось никого, кто мог бы мне напоминать.

Весь мой дом увешан фотографиями. Все стены. Это фотографии любимых и близких мне людей, и я их не убираю. Они висят на стенах, в общем-то, потому, что всегда там висели. Не я их развешивал, но я их не убираю. Я оставил их там, где они были, как будто ничего ужасного не произошло. Но эта фотография не со стены. Она много лет хранилась в альбоме. Она мне очень нравится. Но я забыл об этом. И вот теперь увидел ее заново. В отличие от тех фотографий на стенах. Ведь я каждый день прохожу мимо, по многу раз, так что давно не обращаю на них внимания.

Картинка в рамке — рисунок углем, идеально выполненная копия этой фотографии, только увеличенная. Рисунок черно-белый, но я вижу, как улыбается моя мама, и у глаз — лучики-морщинки, я вижу, как дышит моя сестра, и на секунду представляю, что они живы. Автор рисунка — Клэй. Это ясно. А фотографию ему мог передать только один человек. Но его здесь тоже нет, он тоже оставил меня.

Она не вправе так поступать. Не вправе мешать мне ее ненавидеть, ибо я хочу ее ненавидеть, мне это необходимо.

— Я уже и забыл, какая красотка была твоя мама, — говорит Дрю; он не любит неловких моментов и таким образом, напоминая нам, что он придурок, пытается снять возникшую напряженность. Вот за это я его и люблю.

Миссис Лейтон шлепнула сына по руке. Мистер Лейтон подошел и дал ему подзатыльник, потом привлек к себе миссис Лейтон и поцеловал ее в волосы.

А я отправился домой один.

Пять недель прошло с тех пор, как она покинула мой дом. Я начал считать дни, как только за ней закрылась дверь. Когда я перестану считать?

— Так, кого там Коринтос убивает сегодня? — Это Дрю, он прямо из школы, вошел и плюхнулся на другой конец дивана. Я выключил телевизор, так как все равно его не смотрел, да и плевать мне на киношные страсти. — Итак, — начинает Дрю, выждав необходимые пятнадцать секунд, дольше он не может. — Может, расскажешь, что между вами произошло?

— Нет, — отвечаю я. И не лукавлю. Я совсем не хочу об этом говорить. А то еще заплачу, да и, честно говоря, толком сам не знаю, что именно, черт возьми, произошло. — Пожалуй, нет.

Дрю не возмущается — кивает просто. Я знаю, что его она тоже избегает, даже на уроках риторики.

— Скучаю я без нее.

— Привыкай, — говорю я и снова включаю телевизор.

Я отворачиваюсь от зеркала и замечаю, как Дрю входит в женский туалет, что находится в конце коридора театрального отделения. У преподавателей театрального отделения на этом уроке совещание, и я выяснила, что в этом туалете почти никогда никого не бывает. Так что это мое любимое место.

— Полагаю, здесь больше никого нет, — говорит он, поворачиваясь и закрывая дверь на замок. — Четыре туалета обошел, пока тебя нашел. Стал уж опасаться, что мне накостыляют.

— Ну ты даешь, Дрю, — шепотом отвечаю я, едва слышно: мне все равно, что он закрыл дверь и поблизости никого нет.

— Я скучаю по тебе, — заявляет он, как будто это уважительная причина.

— Ничего, переживешь.

— Ты ведь тоже по мне скучаешь. Признайся, Настя-Пастя.

Он прав. Я скучаю по его глупостям.

— И вообще, что за прозвище ты мне придумал? Настя-Пастя. Как будто я обосралась.

Он смотрит на мои джинсы, словно обдумывая мое предположение.

— Я пришел, чтобы вытащить тебя из твоей раковины, в которой ты закрылась от всех.

— Ты пришел, чтобы попросить меня об одолжении, так что давай, выкладывай, мне не нравится вести разговоры здесь.