Элисон Уэйр - Плененная королева

Но случались драгоценные моменты, когда дочки обвивали руками шею матери, прижимались головками к ее щекам, а она рассказывала им истории про фей и демонов или пела песни юга, которые помнила с детства, но это случалось редко. И конечно, так было к лучшему, потому что в один прекрасный день эти девочки навсегда покинут Францию, став женами знатных сеньоров или принцев. Таковы правила, и Алиенора с самого начала знала, что не стоит прикипать к детям сердцем, ведь после отъезда девочек она, возможно, не увидит их больше никогда.

И все же Алиенора надеялась, что до неизбежного расставания ей удастся еще не раз пережить прекрасные моменты душевной близости со своими дочерьми.

– Да, я много думала об этом, – сказала она. – Разве могло быть иначе? Мария и Алиса – плоть от плоти моей, они очень дороги мне. Как ты смотришь на то, чтобы я забрала их с собой в Аквитанию, а потом, когда ты найдешь для них подходящих супругов, отправила назад?

– Алиенора, – нахмурился Людовик, – ты не забыла, что Мария и Алиса – французские принцессы? Их место здесь, во Франции, рядом со мной, их отцом и королем. Мои бароны никогда не согласятся на то, чтобы я отпустил девочек с тобой.

Алиенора побледнела:

– Людовик, ведь Алисе всего год, а Марии – шесть лет. Я их мать.

– Ты должна была подумать об этом, когда настаивала на расторжении нашего брака, – с укоризной ответил Людовик.

– Я думала об этом. Думала постоянно! Разве я виновата в том, что мы с тобой слишком близкая родня? Людовик, умоляю тебя…

– Разве мало того, что я лишаюсь любимой жены? Ты хочешь еще лишить меня и моих детей. Я говорю тебе, Алиенора, ни один двор христианского мира не позволил бы тебе стать их опекуном. И к тому же расставание с ними убьет меня. – В глазах Людовика появились слезы, но не только мысль о дочерях была тому виною.

– Значит, ты хочешь лишить их матери? – не уступала Алиенора.

– У них вскоре появится мачеха. Ты ведь сама сказала, что я должен жениться. И все будут ждать от меня именно этого. Франции нужен наследник.

– Я понимаю это, но они ведь и мои дети! – воскликнула Алиенора. – Не лишай их матери, умоляю тебя!

– Алиенора, дело тут вовсе не в близком кровном родстве, – печально ответил Людовик. – Ты хочешь получить свободу. Я давно знаю это. Так кто здесь лишает дочерей матери?

– Господь свидетель, я не хотела этого! – зарыдала она, упав на колени. – Конечно, ты любишь наших девочек.

Теперь рыдали уже оба.

– Алиенора, ты, как всегда, не подумала о последствиях, – сказал Людовик, противясь желанию опуститься на колени и утешить ее. – Ты действуешь импульсивно, причиняя людям немало горя. Я любил тебя. Да простит меня Господь, я и сейчас люблю тебя. Но в этом деле не уступлю… Нет, не так. Не могу уступить. Французские принцессы должны воспитываться во Франции. Этого ждет народ. К тому же, отправившись в Крестовый поход, ты почти на два года оставила Марию. Насколько я помню, ты сама тогда упросила меня взять тебя с собой.

– Я тосковала без нее, ты должен мне верить. Но я не могла оставить тебя, Людовик. Мои вассалы не стали бы подчиняться тебе. И потом, я все равно редко видела Марию. Я была не нужна ей. И второй дочери я не нужна. Это мне требуется время, чтобы привыкнуть к ним, стать для них настоящей матерью.

– Увы, я не могу пойти на это, – покачал головой Людовик. – Вернись с небес на землю и постарайся понять меня. – Последовала короткая пауза. – Но… ты всегда можешь передумать.

– Ты знаешь, что не могу, – ответила Алиенора. Ее трясло.

Перспективы свободы, возвращения в Аквитанию и жизни с Генрихом Анжуйским, не говоря уже о прочих преимуществах брака с ним, были слишком дороги для Алиеноры – отказаться от них она не могла, но теперь к ней пришло сокрушительное понимание того, какую высокую цену придется заплатить за все это. В отчаянии она вызвала перед мысленным взором львиный облик Генриха, стараясь стереть вызывающие слезы образы двух маленьких светловолосых девочек.

– Какая трагедия! – снова покачал головой Людовик. – А ведь, сочетаясь браком, мы питали такие высокие надежды.

– Мы старались как могли, – утешающе проговорила Алиенора, изо всех сил желая не спугнуть возникший перед ней лик Генриха. – Но превыше всего закон Господа.

– Я поговорю с моими епископами, – устало произнес Людовик. – А потом мы должны будем заняться практической стороной дела.

– Ты имеешь в виду возврат мне Аквитании? – резко спросила Алиенора.

– Да. Будет осуществлен отзыв королевских чиновников и мирный вывод французских гарнизонов. Мы поедем туда вместе, чтобы все прошло спокойно. Тебя будут сопровождать твои вассалы.

– Все построенные тобой оборонительные сооружения нужно сровнять с землей, – продолжала гнуть свое Алиенора. – Моим людям они ненавистны.

– Это будет сделано, – согласился Людовик.

Алиенора поднялась и подошла к узкому окну, едва ли шире бойницы, из которого была видна Сена и теснящиеся одна к другой крыши Парижа. На черном небе сверкали звезды – те самые звезды, под которыми жил, дышал, ждал ее Генрих Анжуйский… Она внезапно задержала дыхание, обретя уверенность, что приняла правильное решение. Надо справиться со своей печалью, потому что иного пути нет. За дочерьми хороший присмотр, и они едва ли заметят отсутствие матери. Она должна любить их на расстоянии, как любила всегда… только теперь это расстояние станет больше. Будущее Алиеноры предопределили звезды, и его не избежать. Нужно только немного потерпеть, пока она не вернется в Аквитанию и не восстановит свои права на владение наследством. Алиенора возвращалась домой – в приветливые, плодородные земли юга, где текут могучие реки, зеленеют холмы, растет виноград и подсолнечник, где люди говорят на ее родном языке – провансальском, который будет звучать, словно музыка, после неуклюжего, чужого диалекта, на котором говорят северяне. Ах, как хочется поскорее оказаться среди своих, какими бы задирами и драчунами они ни были. Титул герцогини Аквитанской для Алиеноры был важнее титула королевы Франции. И даже титула королевы всего мира, если уж на то пошло.

В сводчатом зале смолк шепоток, когда церковные иерархи расселись на каменных скамьях, богатые одеяния пурпурными и черными складками легли вокруг них.

Алиенора, восседавшая на троне, скосила глаза на Людовика, который смотрел перед собой, его красивое лицо приобрело выражение целеустремленной решимости. Она знала: ни движением бровей, ни кривизной губ не выдаст он своих истинных чувств. Его гордость не допустит этого.

Десять дней прошло со времени первого собрания архиепископов. В первый день на собрании присутствовали король и королева. Они изложили суть дела, представили генеалогические таблицы, из которых было ясно, что они находятся в недопустимом для брака родстве. Для подтверждения этого Людовик призвал свидетелей, достопочтенный архиепископ Гуго Санский, примас [10]Франции, который председательствовал на этом Церковном суде, учинил им всем, включая Людовика и Алиенору, пристрастный допрос, чтобы установить, что мотивы расторжения брака чисты и не имеют никакой подоплеки. Мотивы короля определенно чисты, решил архиепископ. Что касается королевы, то… кто может знать? Как и большинство церковников, он не любил и не одобрял ее. Алиенора своевольна, капризна и упряма, Франция вздохнет с облегчением, избавившись от нее. Архиепископ Гуго испытал огромное облегчение, когда сегодня утром прибыло решение Папы, о котором аббат Бернар ходатайствовал несколько недель назад, и архиепископу удалось собрать суд. Теперь он поднялся на ноги и развернул полученный свиток.