Элисон Уэйр - Плененная королева

Торопясь отправиться в путь, Маршал призвал на помощь молодого рыцаря Гильома де Триана, и вдвоем они привели в порядок тело, подготовив к захоронению. Они сделали все, что смогли в данных обстоятельствах. Прачка нашла для них сеточку с золотой вышивкой, вместо короны, им удалось найти кольцо, скипетр и меч, а также подходящие одеяния, включая великолепные перчатки и золотые туфли. Маршала пробирала дрожь при этом воспоминании, потому что тело выглядело не лучшим образом, а исполнение последнего долга было серьезным испытанием для него и де Триана. Был разгар лета, стояла жара, а король перед кончиной страдал зловонной болезнью…

Нет, он не хотел рассказывать об этом Алиеноре. Она все еще плакала, прижав голову к полной груди Амарии, но ее рыдания уже стихли, королева приходила в себя, дышала все глубже, со всхлипами. Маршал подумал: она испытала облегчение, обнаружив, что может плакать. Это был серьезный шаг на трудной дороге примирения с утратой и сопутствующими ей трагедиями. Она еще наверняка будет плакать – и не раз. Но потом излечится. Она сильная – в свое время вынесла немало бурь, и эта последняя не сокрушит ее.

– Простите меня, – сказала Алиенора, шмыгнув носом. – Это неподобающе с моей стороны.

– Да что вы, миледи, – успокоил ее он.

– Если уж кто и может его оплакать, то одна вы! – беспрекословно, но с любовью в голосе сказала Амария.

Уильям Маршал отметил фамильярность обращения со стороны служанки и в душе одобрил это. Он был рад, что у королевы есть такая здравомыслящая, простая женщина, которая поможет ей пережить трудные времена.

Алиенора взяла кубок и отпила сладкого вина.

– Мне уже лучше, – сказала она с едва заметной улыбкой. – Вы видели короля?

Несколько жестоких мгновений Маршал думал, что она имеет в виду Генриха, но потом понял: она говорит о Ричарде.

– Да, миледи, и сообщил ему о смерти короля Генриха.

– И как он воспринял это?

– Ричард поспешил в Шинон и приказал мне ехать с ним. Лицо его было непроницаемым, когда он увидел тело мертвого короля. Не знаю, что он чувствовал – скорбь, печаль…

– А может быть, и радость, и торжество! – вставила Алиенора. – Я знаю своего сына, как себя самое. Уверена, он должен был испытывать смешанные чувства.

– Я тоже в этом уверен, – согласился Маршал. – Какое-то время Ричард молился перед гробом.

Уильям Маршал не стал говорить, что Ричард недолго оставался на коленях: почти сразу же встал, к неодобрению тех, кто видел это. И уж никак не мог он сказать Алиеноре, что, как только новый король поднялся с колен, из тела мертвого короля стала сочиться черная кровь. Или о том, что присутствующие разразились ахами и охами, вскриками, позднее они говорили, что дух Генриха впал в ярость при виде сына, который поспешил отделаться короткой молитвой. Видеть такое было ужасно, и Маршал до сего дня вздрагивал при этих воспоминаниях.

Но он мог рассказать Алиеноре, как Ричард, которого охватило запоздалое раскаяние, плакал и причитал, провожая тело в Фонтевро. Новый король решил, что это более подобающее место для его отца, чем Гранмон, хотя покойный король давно выразил желание быть захороненным именно в Гранмоне.

– И там его и похоронили? – спросила Алиенора.

– Да, миледи, его похоронили в алтаре монахинь в Фонтевро.

– Это более подобающее место, чем монастырь Гранмон, – заметила она. – Ричард не мог бы выбрать усыпальницу лучше. И сам Генрих любил Фонтевро. Я хочу, чтобы и меня там похоронили, когда настанет мой час. Ричард говорил что-нибудь о возведении гробницы в честь отца?

– Да, миледи. Уже вызваны каменщики и заказана статуя, которая будет положена на надгробие.

– Как это странно, – задумчиво произнесла Алиенора, – человек, который подчинил себе столько государств, в конечном счете должен упокоиться на нескольких футах земли. Да, таков удел всех нас, смертных, и нам идет на пользу, когда Господь напоминает нам о клочке земли, который ждет нас после смерти. Но надгробие, даже самое великолепное, кажется мне недостаточным для такого человека, как Генри, ведь ему было мало и целого мира. – Она улыбнулась, все следы слез прошли. – Простите меня, старый друг, за эти мысли, что сорвались с языка.

– У вас очень глубокие мысли, – ответил Маршал. – Вы великий философ, миледи.

– Да, Уильям, но никакой выгоды от моей мудрости я не получаю! – Алиенора снова отхлебнула вина, задумалась. – Мне многое не нравилось в Генри. Он бывал деспотичным, несправедливым, его нравственность оставляла желать много лучшего. Надеюсь, в конце он раскаялся. Я не хотела бы думать, что он в аду и платит страданиями за свои грехи.

– Король раскаялся, – заверил ее Маршал.

– Я благодарю за это Господа, – продолжила Алиенора. – Многие наверняка будут помнить Генри как человека злобного, но он был человеком сложным. Я страстно любила его… а потом не менее страстно ненавидела, а в последние годы едва могла узнать в нем того молодого человека, за которого с радостью вышла замуж. Но я никогда не забывала того, что было между нами, и изредка Генри на короткие мгновения являлся передо мной в своем прежнем виде, таким, каким я любила его… Поэтому я говорю вам, что он не был по-настоящему злобным. И, подводя итог, я могу сказать, что во многих отношениях он был превосходным и доброжелательным правителем.

– Генрих был великим королем, и мне будет не хватать его, – просто сказал Маршал.

– И мне тоже. Безмерно будет не хватать, – поддержала его Алиенора. – Невзирая на всю грызню между нами, на наши страшные предательства по отношению друг к другу, я думаю, что до последнего дня любила его. Не могу объяснить почему, и, Господь свидетель, у меня было мало оснований любить мужа. Но в нем было что-то… В нас было что-то, державшее меня в этом рабстве, даже когда я хотела вырваться на свободу. Это все так непросто, не думаю, что кто-нибудь сможет это понять.

Амария, убиравшая столик за спиной королевы, скорчила гримасу.

Уильям Маршал, пренебрегая правилами, положил ладонь на руку Алиеноры. Его добрые глаза светились теплом.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, – проговорил он. – Я тоже его любил. И готов был за него умереть.

Позднее, когда Амария унесла скатерть, Маршал перешел к главной цели своего приезда:

– Миледи, мы должны поговорить о деле, не терпящем отлагательств. Я приехал не только для того, чтобы освободить вас, но и сообщить, что король на время его отсутствия наделил вас полномочиями регента Англии. В моем седельном мешке письма с инструкциями для правителей и лордов королевства, этими письмами ваше слово объявляется законом во всех вопросах.