Элисон Уэйр - Плененная королева

Имелось и еще одно соображение. Людовик был ее сюзереном, и Алиенора имела все права обращаться к нему, если ей требовалась помощь против врагов. А своими неоправданными действиями Генри сделал себя ее врагом. Не она создала эту ужасную ситуацию. Она все время пыталась найти мирное решение.

Взяв перо и усевшись за стол, Алиенора обнаружила, что мысли ее с надеждой возвращаются сквозь годы к молодому человеку с длинными соломенными волосами, который так трогательно пытался услужить ей…

Когда Алиенора в следующий раз увидела мужа, он ни словом не обмолвился о том, что произошло между ними, как не сказал и о своей размолвке с сыновьями. Король не мог не отметить, что жена холодна по отношению к нему и отстраняется от любого его прикосновения. Но похоже, его больше не волновало, чту о нем думает Алиенора.

Тот удар по лицу изменил все. Конечно, ничего необычного в том, что муж поднимает руку на жену, не было: муж имел такое право, и Алиенора знала многих женщин, которым приходилось выносить подобное унижение. Еще она знала нескольких клириков, которые хотели ограничить длину палки для избиения, но на них смотрели как на чудаков. Нет, дело тут было в том, что, ударив жену, Генри открыто продемонстрировал: его уважение к ней, его любовь и расположение умерли и он не скрывает это от сыновей.

И еще что-то умерло в самой Алиеноре. Присутствие Генри стало ей невыносимо.

Король потребовал, чтобы она отправилась вместе с ним на юг в Лимож, где он собирался провести неделю празднеств с богатыми пирами и развлечениями в честь обручения Иоанна и Алисы Морьенской. Почетными гостями ожидались граф Гумберт, короли Арагона и Наварры и граф Тулузы. Ричард должен был присутствовать в качестве герцога Аквитании, кроме того, Генрих пригласил Молодого Генриха из Отфора. Жоффруа отправили назад в Бретань. Разделяй и властвуй, цинично подумала Алиенора.

Итак, большой обоз Плантагенетов снова двинулся по ухабистой дороге на юг по территории империи. Когда они выехали из Шинона, стоял холодный февраль, но когда добрались до Лиможа, погода там стояла мягкая, а город имел праздничный вид. И хотя на сердце у Алиеноры был лед, она собралась с силами и нацепила самую благожелательную улыбку. Королева общалась со своими августейшими гостями со всем обаянием и остроумием, на какие была способна. Она с удовольствием слушала лесть испанского короля, наслаждалась откровенными комплиментами черноволосого графа Раймунда Тулузского, с которым много лет они с Генри воевали – каждый из них утверждал, что Тулуза принадлежит ему. Раймунд тогда победил, но, казалось, не питал никаких враждебных чувств к прежнему врагу. Алиенора лукаво надеялась, что Генри заметит, как она напропалую флиртует с ним. В ее пятьдесят один год откровенное внимание мужчин было словно бальзам для ее разбитого сердца и рассеченных губ.

– Я никогда не верил в рассказы о вашей красоте, пока не встретил человека по имени Бернарт де Вентадорн, – сказал ей Раймунд, когда они сидели за столом на возвышении, ели с золотых блюд и пили из хрустальных кубков. – Он трубадур. Возможно, вы его помните.

– Я знала его. Когда-то он был принят при моем дворе, – ответила Алиенора.

– Он вас любил. Искренне любил. Ваш муж-король приревновал вас к нему, и Бернарт искал у меня убежища. Он так тосковал по вам. Вы это знали? – Удивительные голубые глаза Раймунда на худом красивом лице с любопытством смотрели на нее.

– Я знала, что небезразлична ему, – ответила Алиенора. – Но если уж говорить откровенно, то все трубадуры клялись в любви ко мне. Я герцогиня, и такое отношение вполне ожидаемо.

– Но Бернарт был особенный, – гнул свое Раймунд. – Его песни не простая лесть, они шли из сердца. Я считаю его одним из самых великих поэтов нашего времени.

– Вы говорите так, будто он умер, – сказала Алиенора и замерла.

Граф вздохнул и положил нож:

– Увы, мадам, он умер. Его горе было так велико, что он отправился искать утешения и покоя в монастыре Далон в Лимузене, где вскоре и умер.

– Вот беда, – прошептала Алиенора, сожалея о том, что так легко отказалась от любви Бернарта.

– Можно сказать, что он умер от любви к вам… И большинство мужчин, увидев вас, могут понять почему.

Алиенора взяла себя в руки и нахмурилась, глядя на Раймунда с напускным упреком:

– Вы знаете, сколько мне лет?

– Если вы мне скажете, я не поверю. Мадам, вы из бессмертных, ваши красота и слава легендарны, и я собственными глазами вижу, что слухи не врут!

Это сопровождалось все более горячими жестами, и Алиенора с тихой радостью заметила, что Генрих подозрительно посматривает на них. Ей пришла в голову озорная мысль: лечь в постель с графом, чтобы еще сильнее позлить мужа. Соблазнить влюбчивого графа не составило бы труда. Осмелится ли она сделать это? Может быть, ей и не нужно ничего другого, чтобы успокоиться и смягчить боль.

Молодой Король прибыл на третий день, вскоре после гонца из Парижа, доставившего поздравительные письма королю и графу Гумберту и тайное послание Алиеноре.

Отойдя от окна, из которого Алиенора надеялась увидеть на дальних холмах приближающуюся свиту во главе с ее старшим сыном, она поспешно сорвала печать. Людовик писал, что предлагает ей и ее сыну поддержку против несправедливого отношения со стороны мужа. Он писал, что, поскольку Генрих является его вассалом, у него, Людовика, есть право потребовать, чтобы вассал восстановил справедливость по отношению к своим наследникам, и что он будет требовать выполнения этого даже под страхом применения оружия.

Руки Алиеноры дрожали. Она с ужасом понимала, что, обратившись за помощью к Людовику, совершила измену по отношению к своему мужу. Ответ Людовика показал ей это со всей очевидностью. Она не имела в виду причинить какой-то ущерб Генри, хотела лишь одного: чтобы он подумал об интересах их сыновей. Но дело было сделано. Письмо написано, вред уже нанесен. Алиенора подозревала, что Молодой Король имел сношения со свекром и получил такие же заверения.

И вот теперь Молодой Генрих был на пути сюда, его свита уже виднелась на холмах. А его мать успокоила свою совесть и заставила себя улыбнуться. Алиеноре хотелось увидеть старшего сына, хотя она и понимала, что его присутствие здесь не может привести ни к чему иному – только к ссоре. И еще она прекрасно понимала, что будет с руками и ногами вовлечена во все, чему суждено случиться.

Король Генрих собрал семью, гостей и свой двор в большом зале монастыря Святого Марциала на еще одно пиршество, и именно здесь с каменным выражением лица он и принял Молодого Короля с королевой Маргаритой. Хуже того, Молодой Генрих в гнетущей тишине обменялся с королем приветственным поцелуем, не наклонив при этом головы в почтении к отцу. Объятие с матерью было куда более теплым.