Зоэ Бек - Голос крови

– Должны же быть какие-то документы, – сказала Фиона. – Где мое свидетельство о рождении?

В дверь постучали. Это Мораг принесла поднос с чайником и тремя чашками. Она поставила его на письменный стол, где лежали фрукты.

– Тебе лучше? – спросила она тихо.

– Да, спасибо, – сказала она.

Фиона заметила, как раздраженно Роджер посмотрел на ее подружку.

– Может быть, ты оставишь нас на минутку вдвоем? – Вопрос был задан не только решительным, но и очень нелюбезным тоном, и выражение приветливого сочувствия на лице Мораг сменилось явной разочарованностью.

– Конечно же. Извините!

Она схватила с подноса третью чашку и торопливо удалилась из комнаты.

– Каждый раз спрашиваю себя – каково это, жить под одной крышей со своим клоном, – пробормотал Роджер и, наливая чай, покосился на дверь.

– Ну что тут такого особенного! – как всегда, ответила Фиона.

– Но зачем она это делает? – покачал головой Роджер.

– Так что там насчет моей метрики? – переменила тему Фиона. – Ты в ней записан как мой отец. Место рождения – Берлин. Между прочим, мама мне говорила, что я родилась на несколько дней раньше срока и вы как раз тогда были в Берлине. Теперь я, конечно, спрашиваю себя, как я могла поверить в такую чушь.

– Ты не задавалась этим вопросом, пока не узнала, что это не так.

Чтобы не смотреть на Роджера, она не поднимала глаз от чашки, словно в ней могла найти все ответы.

– Так как насчет этого?

– Она сказала мне, что при переезде из Берлина в Англию потеряла все документы. Она подала заявление, чтобы ей выдали новые, включая твою метрику, а мне предложила: «Почему бы не записать тебя сразу как отца ребенка, тогда у нас не будет возни с усыновлением». И я согласился.

– Послушать тебя, ты вообще был у нее под каблуком, – язвительно сказала Фиона. Роджер окончательно вывел ее из терпения. – Она тебя бросила, ты несколько лет маялся как неприкаянный, пока она не вернулась, а после этого позволял помыкать собой как угодно. Она вешает на тебя чужого ребенка, а ты даже не требуешь, чтобы она сказала, от кого он! Ну какой же ты все-таки слабак!

– Я любил ее и боялся, что она уйдет, если я…

– Я имею право знать, кто мой отец. И тебе надо было потребовать понастойчивее, – накинулась она на него.

Роджер встал и начал мерить шагами комнату:

– Я же только хотел…

– Вот именно – ты только хотел! Мама только хотела! А я, черт возьми, была маленькая! А как насчет того, чтобы подумать обо мне – вдруг я тоже чего-то захочу? И почему, скажи, пожалуйста, мама почти совсем мною не занималась, хотя она сидела дома якобы для того, чтобы воспитывать меня? Где она была, когда ты учил меня ездить на велосипеде? Когда мы с тобой ходили на плавание? Где была мама?

Роджер в отчаянии воздел руки, затем уронил, покачал головой и отвернулся.

Фиона попыталась успокоить дыхание:

– Но ведь это еще не все? Верно?

– Нет, я все тебе рассказал. Но на некоторые вещи я просто не знаю ответа. Не знаю. Поверь мне наконец.

В его голосе звучало отчаяние. Слышно было, что он говорит искренне. Фиона решила на сегодня оставить его в покое:

– Здорово! Просто восхитительно! Только потому, что ты тридцать лет назад так же, как сейчас, боялся с кем-то конфликтовать, моя жизнь теперь в заднице!

– Фиона, но это же не так! – воскликнул он.

– Ладно. Не так так не так. А теперь иди. Хватит с меня, уйди с глаз долой.

Она отвернулась лицом к стене и закрыла глаза.

Роджер не издал ни звука. Прошло несколько минут, прежде чем она услышала, как он вышел из комнаты и тихо затворил за собой дверь.

Когда все смолкло и за окном начали опускаться сумерки, она подумала, что все эти годы, кажется, чувствовала что-то неладное. Наверное, в ее подсознании столько всего накопилось, что она уже не могла с этим совладать и в минуту слабости у нее зародилось и окрепло желание покончить с жизнью. Могло так быть? Во всяком случае, это не более невероятно, чем предположение, что кто-то хотел ее убить. У них с Мораг было столько гостей, что любой мог переключить в кухне радио. А Фионе случалось совершать поступки и похлеще того, чтобы позаимствовать свечи у подруги, с которой они делили квартиру. Или набросать розовых лепестков. «Может быть, – думала она, – может быть, со мной действительно не все в порядке, а мой мозг стирает воспоминания о том, как я делала приготовления к собственной смерти. Может быть, мне лучше успокоиться на таком объяснении».

Была уже ночь, когда постучалась Мораг. Она бесшумно вошла в комнату Фионы. В руках у нее опять был поднос, на этот раз она принесла Фионе поесть. Мораг поставила поднос на письменный стол.

– А ты, оказывается, не спишь, – сказала она шепотом, улыбаясь Фионе. – Я сварила суп. Если честно, то я, конечно, разогрела суп из банки, которую принес твой отец.

Это был лучший вариант. Стряпать Мораг не умела. Но Фиона так проголодалась, что съела бы сейчас все что угодно. У нее промелькнула мысль, не сказать ли Мораг, чтобы та больше не называла Роджера ее отцом, но тогда пришлось бы ей все объяснять, а этого Фиона делать не хотела. Не сейчас.

– Дверь заперта? – спросила она.

– Конечно. Неужели ты проспала мастера? Он все сделал честь по чести и поставил нам новый цилиндровый замок. Наверное, твой отец заплатит по счету?

«Надо будет поговорить с ней обо всем, не откладывая в долгий ящик», – подумала Фиона, потому что каждый раз, как Мораг произносила «твой отец», она чувствовала укол в сердце.

– Да, он что-то такое упоминал…

– Я позвоню ему и поблагодарю. Мы могли бы ему…

– Когда ты выходишь на работу? – перебила ее Фиона.

– Ой, я всю неделю буду сидеть дома. Мне удалось отложить намеченные дела, да к тому же я в основном все произвожу онлайн – перевод денег, покупки и все такое. Так что ты не беспокойся.

– Спасибо, – сказала Фиона и попыталась сесть.

В глазах потемнело, и она упала на подушку.

– Я помогу тебе, – предположила Мораг и подсела на край кровати, чтобы поддержать Фиону. – Расскажешь мне, что случилось вчера ночью? – спросила она с ласковой улыбкой.

– Если б я знала…

Фиона помнила, что ходила с Мораг на открытие выставки немецкой художницы Астрид Рёкен. Одна галерея в Стокбридже без конца уговаривала ее привезти из Берлина в Шотландию свои картины. Та долго тянула с решением, так как в последние годы работала с объектами, забросив живопись. В конце концов стороны пришли к компромиссу, договорившись выставить вместе с картинами некоторое число избранных объектов. Мораг была зачарована картинами: головами, лицами, гримасничающими рожами, созданными после возвращения Рёкен из Нью-Йорка. Фиону больше заинтересовали объекты «I adore my unknown father» [28]– живописная вариация на тему «Отче наш», или «Сколько весит вчерашний снег». Они как раз остановились перед «Первозданными тенями», восхищаясь точным расчетом, с каким были изображены лежащие на куче песка тени, отброшенные африканскими деревянными статуями. Выставочный зал был битком набит посетителями, шампанское лилось рекой. Художница, тоненькая женщина, выглядела ужасно хрупкой рядом с галеристом, у которого была фигура профессионального боксера. Она излучала жизнерадостность, обменивалась шутками с журналистами, привлекая к себе внимание артистической публики, среди которой все из принципа напускали на себя скучающий вид. В первые же минуты Мораг так увлеклась ею, что решила непременно сделать о ней документальный фильм. Она протолкалась поближе к художнице, а Фиона вдруг увидела перед собой отнюдь не безмятежное лицо молодого парня, с которым они как-то переспали.