Джек Керуак - Ангелы Опустошения

Вот он дом, мы входим, дверь открывает дама, такое славное лицо, мне нравятся такие глаза серьезной женщины которые все тают и становятся спальными глазами даже в среднем возрасте, они обозначают душу возлюбленной – Вот я такой вхожу, Саймон развратил меня или обратил в другую веру, он может – У Коди Проповедника почва из-под ног уходит – Такая милая женщина в элегантных очках, я думаю на тоненькой ленточке закрепленной где-то в головном убранстве, я думаю о серьгах, не могу вспомнить – Очень элегантная леди в роскошном старом особняке в лощеном районе Сан-Франциско, на холмах как толстой резиной покрытых листвой, среди дико разросшихся изгородей с красными цветами и гранитных стен уводящих наверх к паркам заброшенных усадеб Пиратского Берега, превращенных наконец в руины старопиджачных клубов, где шишки ведущих фирм с Монтгомери-стрит греют свои зады перед потрескивающими огнями в больших каминах и напитки им подвозят на колесиках, по коврам – Задувает туманом. Миссис Розе должно быть зябко иногда в молчании своего дома – О, и что же должна она делать по ночам, в своей «яркой ночушке», как сказал бы У. К. Филдз, и садится она в постели вслушиваясь в странный шум снизу потом опадает снова чтобы распланировать свою судьбу свой выношенный план разгрома каждого нового дня – «Распевая разгружая сеновал», вот все что мне слышно – Такая милая и такая опечаленная что приходится вставать поутру к своей канарейке в ярко-желтой кухне и знать что та умрет. – Напоминает мою тетю Клементину хотя совсем на нее не похожа – «Кого же она мне напоминает?» задаюсь я вопросом – она мне напоминает былую возлюбленную которая была у меня где-то еще – Мы уже проводили вместе приятные вечера, искусно сопровождая их (ее и ее подругу поэтессу Бернис Уэйлен) вниз по лестнице «Места», одной особенно безумной ночью в нем когда какой-то придурок валялся на спине на пианино, сверху, громко и ясно выдувал на трубе дурацкие новоорлеанские риффы – которые я должен был признать были весьма недурны, как парчовые загоны которые случайно подслушаешь на улице – затем мы (Саймон и Ирвин и я) взяли дамочек в дикую джазовую контору с красно-белыми скатертями и с пивом, клево, дикие котятки что свинговали там в ту ночь (и двинулись пейотлем со мною) и один новый кошак из Лас-Вегаса прикинутый вольно и четко, в башмаках типа крутых изукрашенных сандалий что канают только в Лас-Вегасе, в игорных домах, и садится за барабаны и лабает уматнейший бит отбивая своими палочками дроби на тарелках и бас бу́хает и всё в тему и так изумляет настоящего барабанщика что тот отваливается далеко назад чуть не падая совсем и отбивает этот ритм собственной башкой о сердце басового скрипача – Роза Мудрая Лазурь врубалась во все эти штуки со мною, и были элегантные разговоры в такси (цок цок Джеймс с Вашингтон-сквер), и я совершил одну конечную вещь которую вероятно Роза, а ей 56, так никогда и не забыла: – на коктейле, у нее в доме, провожая ее лучшую подругу в ночь к ее автобусу в 21/2 кварталах отсюда (дом Рафаэлевой Сони совсем рядом), пожилая дама наконец ловит такси – «Ах Джек», снова на вечеринке, «как мило с вашей стороны что вы были столь добры к Миссис Джеймс. Она решительно изумительнейшая личность с которой вы могли бы познакомиться!»

И вот у дверей теперь она нас приветствует:

– Я так рада что вы смогли прийти!

– Извините что припоздали – не на тот автобус сели —

– Я так рада что вы смогли прийти, – повторяет она, закрывая дверь, поэтому я понимаю что она чувствует что я вгоню ее в невозможную ситуацию, которая возникнет в столовой, или же иронию, – Так рада что вы пришли, – произносит она еще раз и я осознаю что это всего-навсего простая логика маленькой девочки, лишь повторяй добрые приятности и дальше и твоя любезность не рассыплется – Она по сути вдохновляет всю вечеринку атмосферой невинности а иначе там всё щетинилось бы враждебными вибрациями. Я вижу как Джеффри Дональд смеется очарованный, поэтому знаю что все в порядке, вхожу и сажусь и о’кей. Саймон усаживается на свое место, с «оо» искреннего уважения на губах. Лазарь тоже там, ухмыляется почти совсем как Мона Лиза, руки по обе стороны от тарелки обозначая этикет, большая салфетка на коленях. Рафаэль совсем сполз развалившись в кресле изредка хватая кусочек ветчины с кончика вилки, элегантные ленивые руки болтаются, кричит, иногда совершенно затихает. Ирвин бородат и серьезен но смеется внутри (от очарованного счастья) так что глаза его не могут не лучиться. Его глаза вращаются с одного лица на другое, большие серьезные карие глаза которые если предпочтешь не отрываясь смотреть на них то он вытаращится на тебя обратно и однажды мы вызвали друг друга на гляделки и пялились минут 20 или 10, я забыл, и его глаза стали под конец лишь еще безумнее, а мои устали – Пророк Глаз —

Дональд изящен в сером костюме, смеется, рядом девушка в дорогой одежде и говорит о Венеции и что там можно посмотреть. Рядом со мною симпатичная девчонка которая недавно поселилась в пустующей комнате у Розы, приехав в Сан-Франциско учиться, вот оно как, и я тогда думаю: «Роза пригласила меня чтобы я с нею познакомился? Или она знала что все поэты и Лазари все равно увяжутся за мной?» Девчонка встает и помогает подавать на стол, Розе, что мне нравится, но она надевает фартук, типа кухаркиного фартука такого и я чуть не попутал, в собственной грубости.

Ах как элегантен и чудесен Дональд, прям Дудка Довольства, сидит рядом с Розой, вставляет уместные замечания ни одного из которых я не помню так тщетно завершены они, типа «Не такой красный как помидор, я надеюсь» или же то как сокрушительно он рассмеялся вдруг когда все остальные проделали то же самое когда я ляпнул свой faux pas , [73]проканавший как шутка, выпалив:

– Я всегда езжу на товарняках.

– Кто вообще сейчас ездит товарняками! – Грегори, – Я не врубаюсь во всю эту чушь когда ездишь на товарняках и меняешься с бичами бычками – Зачем ты во все это пускаешься, Дулуоз? —

– В самом деле кроме шуток!

– Но это же первоклассный товарняк, – и все фыркают а я гляжу на Ирвина под этот смех и говорю: – В самом деле, Ночной Призрак первоклассный поезд, ни одной остановки всю дорогу, – что Ирвину и так известно про железную дорогу от Коди и меня – Но хохот неподделен, и я утешаю себя напоминанием, воплощенным в Дао моего воспоминания: «Мудрец вызывающий хохот ценнее колодца». Поэтому я как колодец перемигиваюсь с полным до краев вином небосводом стекла и выливаю графины вина (красного бургундского) себе в стакан. Почти неприлично как я стенаю на это вино – но все остальные начинают мне подражать – По сути же я и дальше наполняю стакан хозяйки затем и свой собственный – В чужом монастыре, как я всегда говорю —