Мэтью Квик - Прости меня, Леонард Пикок

По идее, я должен суммировать высказанные точки зрения относительно того, что делать с «вальтером», и сказать, кто в результате одержал верх в дебатах, но я не слушал, а потому не могу сказать, что думаю по этому поводу.

– Я не знаю. Я вообще сегодня ничего не знаю, – говорю я и непроизвольно вздыхаю.

Герр Силверман смотрит мне прямо в глаза, и я отвечаю ему взглядом, в котором с помощью телепатии, типа, заклинаю: Пожалуйста, продолжайте урок. Сегодня мой день рождения. Мне осталось жить всего несколько часов на этой планете. Пожалуйста. Будьте добры. Не держите меня на крючке.

– Это сложный вопрос, Леонард. Очень хороший вопрос. Если честно, я тоже не знаю, – спасает меня герр Силверман.

Тупоголовые кретины таращатся на меня и обмениваются улыбками.

Герр Силверман переходит к лекционной части урока, объясняя нам концепцию двойственности, или возможности одновременно быть совершенно разными людьми: добропорядочный отец семейства времен Второй мировой, который обедает в кругу семьи за празднично накрытым столом, читает детям сказки на ночь, целует их в лоб и укладывает в постель, и это все после того, как он целый день спокойно слушал крики еврейских женщин и детей из газовых камер, а потом равнодушно смотрел на ужасные горы трупов в братских могилах.

По существу, герр Силверман говорит, что мы одновременно можем быть и нормальным человеком, и монстром – такая вероятность имеется для любого из нас.

В ответ на утверждение герра Силвермана о нашей двойственности некоторые из этих тупых ребят обиженно заявляют, что они не похожи на нацистов и никогда такими не будут. Причем все в классе прекрасно понимают, о чем он говорит, хотя и прикидываются, что нет.

Это вроде как те якобы образцовые и примерные школьники, которые на самом деле по уик-эндам выжирают тонны алкоголя, и пьяными садятся за руль, и постоянно насилуют девушек на свиданиях, и вообще заставляют не таких популярных, но реально отличных ребят мучиться комплексом неполноценности. Но в присутствии взрослых с властными полномочиями эти плохие ребята сразу меняются, чтобы получить рекомендательное письмо для колледжа и особые привилегии. Я никогда не жульничал и не списывал на тестах, и герр Силверман, возможно, единственный учитель в нашей школе, кто написал бы мне рекомендательное письмо, если, паче чаяния, оно мне понадобилось бы.

Триш Макартур, наша отличница, которая будет произносить прощальную речь, получила рекомендательные письма от всех самых популярных учителей в нашей школе, при этом буквально каждый ученик знает, что она устраивает самые безумные вечеринки, с выпивкой и наркотой, непременно заканчивающиеся вызовом полиции, но, поскольку ее папа – мэр, полицейские обычно просто говорят: «Сделайте музыку потише». В прошлом году в ее доме один парнишка получил передоз и угодил в больницу. Но каким-то чудесным образом среди учителей репутация Триш Макартур остается абсолютно незапятнанной. Триш ходит вместе со мной на уроки продвинутого английского, и она предлагала мне две сотни баксов за то, чтобы я «помог ей» с сочинением по «Гамлету». Она похлопала ресницами, скрестила лодыжки, демонстративно вывалила вперед сиськи и просюсюкала: «Пожалуйста!» – типа, вся из себя такая беспомощная, причем она периодически проделывает подобные штуки с учителями мужского пола. Кстати, им нравится. Эта девица точно своего не упустит. Но я, естественно, послал ее на три буквы. Обозвал ее «липовой отличницей», а когда добавил, что она «мошенница», она сразу приняла нормальную позу, позволила своим сиськам свободно болтаться под действием силы тяжести, перестала непрестанно моргать, точно у нее вместо век крылья бабочки, и уже нормальным голосом сердито сказала: «И зачем ты вообще ходишь в нашу школу?! Леонард Пикок, ты полное ничтожество».

Она показала мне средний палец и удалилась.

И это гордость нашей школы.

Наша лучшая из лучших.

Триш Макартур.

– Откуда вам знать, как бы вы поступили, если бы правительство заставляло вас совершать преступления, но при этом вы хотели бы остаться хорошим родителем? – спрашивает герр Силверман. – Были ли немцы чудовищами или просто вели себя в соответствии с социально-политическим климатом того времени?

Мои одноклассники в основном озадачены.

И, слушая их беспомощные ответы и наблюдая за беспомощными попытками возвести себя на высоконравственный пьедестал, я понимаю, что с годами пропасть между нами становится все глубже.

Они так упоенно лгут, что от их вранья у меня начинает щипать глаза.

Сегодняшний урок, похоже, пронимает этих тупоголовых кретинов до самых печенок: что ж, правда глаза колет. И тем не менее я немного успокаиваюсь, естественно, не потому, что нацистские офицеры творили ужасные вещи, просто герр Силверман старается вытащить наружу то, что все остальные люди желают скрыть любой ценой.

Тяжело и грустно смотреть, как мои одноклассники холят и лелеют свое невежество, поэтому я отключаюсь и просто жду окончания урока, чтобы поскорее отдать герру Силверману подарок и, соответственно, еще на шаг приблизиться к линии финиша Леонарда Пикока.

Когда звонит звонок, я остаюсь сидеть на месте.

Герр Силверман покорно стоит в дверях и прощается с каждым выходящим из класса учеником.

Ручаюсь, ему не наплевать ни на кого из нас, включая самых тупых.

Похоже, он просто святой или вроде того.

Некоторые ребята, усердно избегая зрительного контакта, пулей вылетают из класса, несмотря на то что герр Силверман старается сказать ему или ей персональное «до свидания».

Что очень важно, уж можете мне поверить, даже если большинство тупоголовых кретинов этого и не ценят.

Случались такие дни, когда герр Силверман оказывался единственным человеком, кто смотрел мне в глаза.

Единственным человеком за весь день.

Казалось бы, такая простая вещь, но именно простые вещи и имеют значение.

– Итак, – закрыв дверь, начинает герр Силверман [38]. – Ты хотел со мной поговорить.

– Я о том вопросе, который сегодня задал в классе.

Он садится за соседний стол и говорит:

– А… насчет того, как поступить с нацистским пистолетом.

– Да. Скажите, а вы считаете возможным изменить смысловую окраску определенного предмета с резко отрицательной на положительную?

– Безусловно, – отвечает он.

Я ожидаю продолжения, но он молчит, и это меня немного нервирует, я теряюсь и не знаю, что еще можно сказать, поэтому просто лезу в карман и достаю коробочку в розовой обертке:

– Это вам.

– А по какому случаю подарок? – улыбается герр Силверман.

– Скажу, когда откроете.

– Ладно, – соглашается он и начинает аккуратно снимать розовую бумагу. Открывает маленькую коробочку, смотрит на меня, поднимает брови и говорит: – Неужели это именно то, что я думаю?