Рут Озеки - Моя рыба будет жить

— Вот это отстой, — сказал Оливер. — Скачать «Юре Куру» я могу, но оно работает исключительно на данных Японской метеорологической службы. О землетрясениях в Канаде оно не скажет нам ровно ничего.

Рут глядела в огонь.

— Я думала, Канада в безопасности.

— Безопасности нет нигде, — сказал Оливер. — Ладно, понял. Теперь мы знаем все о сейсмической активности в Японии.

— Может, нам нужно поехать в Японию, чтобы твое приложение заработало.

— Может, нам и не нужно, потому что Япония сама едет сюда.

— Что?

— Япония едет сюда.

— О чем ты говоришь?

— О землетрясении, — сказал Оливер. — Оно передвинуло Японию поближе к нам.

— Правда?

Оливер выглядел озадаченным.

— Ты что, не помнишь? Сдвиг земной коры привел к тому, что суша вблизи эпицентра резко прыгнула в нашем направлении.

— Я не знала об этом.

— Нет, знала. Мы об этом говорили. Еще из-за этого масса планеты сместилась ближе к ядру, и Земля стала вращаться быстрее. Из-за повышения скорости вращения сократилась продолжительность дня. Наши дни стали короче.

— Стали короче? Ужас какой!

Он улыбнулся.

— Ты сказала это, прямо как твоя мама…

Этот комментарий она проигнорировала.

— И сколько времени мы потеряли?

— Немного. Одну целую и восемь миллионных секунды в день, думаю, где-то так. Хочешь, посмотрю поточнее?

— Верю тебе на слово.

— Мы точно говорили об этом, — сказал Оливер. — Это было по всему интернету. Ты что, не помнишь?

— Конечно, помню, — соврала она. — Я как раз думала, что-то дни стали такие короткие. Решила, мне просто показалось.

К концу лета с помощью Дзико я стала сильнее. Не только телом, сознание у меня тоже окрепло. У себя в сознании я стала супергероем, вроде Дзюбэй-чан, Девушки-самурая, только я была Наттчан, Супермонахиня, обладательница Буддой данных способностей: умение сражаться с волнами, пусть я и проигрывала каждый раз, и способность терпеть нереальные количества боли и трудностей. Дзико помогала мне развивать мою супапаву! , поощряя меня сидеть в дзадзэн, не двигаясь, по многу часов и никого не убивать, даже комаров, которые вечно зудели возле лица, когда я сидела в хондо или лежала ночью в кровати. Я научилась не шлепать их, когда они меня кусали, и не расчесывать потом укус, как бы он ни чесался. Сначала утром, когда я вставала, лицо и руки у меня ужасно опухали от укусов, но потом понемногу кровь и кожа у меня привыкли к комариному яду, стали сильнее, и я уже не покрывалась прыщами, сколько бы меня ни кусали. Вскоре между мной и комарами не было уже никакой разницы. Моя кожа перестала быть разделяющей нас стеной, и моя кровь стала их кровью. Я немного гордилась собой и решила пойти к Дзико и рассказать ей. Она улыбнулась.

— Да, — сказала она, похлопывая меня по руке — Тут полно прекрасной комариной еды.

Она объяснила мне, что молодым людям нужно побольше упражняться, мы должны ежедневно изматывать себя, чтобы у нас не было беспокойных мыслей и снов, которые могут вылиться в беспокойные действия. Я уже достаточно навидалась беспокойных действий со стороны молодежи и была полностью с ней согласна. Поэтому я была совсем не против каждый день работать на кухне вместе с Мудзи. Я знала, что Мудзи была очень рада моей помощи, потому что она сама мне это сказала. Может, я уже говорила — насчет жизни в храме важно понимать одну вещь: это все равно, что жить в совершенно другой эпохе, и что бы ты ни делал, это занимает раз в сто больше времени, чем в двадцать первом веке. Мудзи и Дзико никогда ничего зря не выбрасывают. Каждая резинка, каждый зажим для пакетов, каждая веревочка или бумажка — все это они тщательно собирают и используют вновь и вновь. Мудзи была особенно неравнодушна к пластиковым пакетам, она заставляла меня тщательно мыть каждый с мылом, а потом мы вешали их сушиться снаружи, где они кружились на ветру, отражая солнечный свет, как медузы или воздушные шарики. Я была не против, делать мне все равно было нечего, но, по моему личному мнению, все это занимало уж слишком много времени. Я пыталась объяснить, что быстрее и проще было бы взять и выкинуть старые пакеты и купить новые, и тогда у них было бы больше времени на дзадзэн, но Дзико меня не поддержала. Сидеть в дзадзэн, мыть пакеты — одно и то же, сказала она.

Когда они что-то выкидывали, значит, это что-то было уже абсолютно и безвозвратно испорчено, и то они устраивали из этого целое событие. Они собирали и хранили все погнутые булавки и сломанные иголки, и раз в год они проводили по ним самую настоящую поминальную службу, пели сутры, а потом втыкали иголки в кусочек тофу, чтобы им мягко было на том свете. Дзико говорит, у всего есть душа, даже если это что-то старое и бесполезное, и мы должны уважать и утешать вещи, которые хорошо нам служили.

Вот теперь ты понимаешь, сколько тут было работы, и дополнительная помощь со стороны молодежи (то есть меня) была очень кстати, и мы смогли засолить побольше слив и капусты, засушить побольше тыквы и дайкона и лучше позаботиться о саде. Мы смогли навестить многих больных и старых прихожан, и иногда я полола сады и у них, когда мы бывали в гостях.

Я начала вставать в пять утра, чтобы посидеть с ними в дзадзэн, и после подношений, и службы, и сёдзи [120] Сёдзи — уборка. , пока Мудзи готовила завтрак, Дзико заставляла меня бежать вниз с горы до самой дороги, а потом опять вверх, до самого храма. Она всегда встречала меня наверху, когда я, вывалив язык, преодолевала последние ступеньки на ногах-макаронинах. Она стояла здесь с Чиби, маленьким черно-белым храмовым котом, и протягивала мне полотенце и большой кувшин холодной воды, а потом смотрела, как я пью.

— У тебя хорошие прямые ноги, — сказала она как-то. — Красивые и длинные. Сильные.

Мне стало страшно приятно, и я покраснела бы, если бы не была и так уже вся красная от бега.

— У тебя ноги твоего отца, — продолжала Дзико. — Он тоже был сильный бегун. Чуть быстрее тебя.

— Ты его тоже заставляла бегать вниз?

— Конечно. Он был молодым мальчиком, у него было много беспокойных мыслей. И ему требовалось много упражнений.

Я вылила остаток воды из кувшина себе на голову, а потом встряхнула волосами. Сорвавшиеся капли угодили на Чиби, который подпрыгнул на месте, а потом отошел подальше.

— Чиби, прости! — закричала я, но, конечно же, он меня проигнорировал. Сел подальше, повернувшись ко мне спиной, и начал вылизываться. Вид у него был страшно оскорбленный, но он — кот, так что я не стала принимать это на свой счет.

— У папы до сих пор присутствуют беспокойные мысли, — сказала я, наблюдая за тем, как кот меня игнорирует, и не успела я спохватиться, слова так и повалили у меня изо рта.