Дина Рубина - Русская канарейка. Голос

Он искоса глянул на Натана: что это — усталость? Сочувствие к замордованному спецслужбами артисту? Или просто рокировка в шахматной партии?

Через минуту выяснилось: рокировка. Поднявшись из-за столика и выяснив у официанта, где туалет, Натан вдруг повернулся к Шаули, который с аппетитом молча доедал свой сэндвич, будто полтора часа назад не слопал на кухне у Леона целых шесть гренок с сыром, и сухо проговорил:

— У меня — всё. Может, у тебя есть к нему какие-то вопросы, Шаули?

И неторопливо, слегка прихрамывая, двинулся к двери с картинкой, изображавшей хлыща в котелке и с тросточкой.

Не успел Леон опешить от этого служебного преображения (какие такие вопросы, черт подери, — после всего, что он им сообщил, да после этого оперного прощания — что за тон, что за два следователя?!), как увидел скромненько выложенную на стол фотографию Айи, крупный план. Она стоит в полупрофиль, что-то там кому-то объясняя, наверняка на какой-то выставке — возможно, и на своей. Слегка растрепанные вьющиеся волосы до плеч, каких он у нее не видел. Прямой взгляд, напряженно выуживающий смысл из движения губ собеседника.

Прихватив фотографию, Шаули пересел напротив, на место Натана. Совершенно непроницаемое, совершенно безразличное лицо; то есть плохо дело.

— У меня-то что… вопросов, собственно, немного, — с ленцой проговорил Шаули, дожевывая последний кусок. На Леона глаз не поднимал (плохо! совсем плохо!). Лишь на фото кивнул: — Ты эту девушку, Кенарь… встречал где-нибудь?

— Не помню, — вызывающе холодно ответил тот.

— С твоей-то памятью на лица? Не смеши меня.

— Ну, возможно, какое-то беглое знакомство… из тех, что забываются через минуту.

Шаули перевел на фотографию печальный взгляд. Так смотрел Аврам, когда Владка выступала перед ним с очередной своей идиотской историей.

— Лицо хорошее, — сказал он, помолчав. — Необычное. Нет, через минуту не забудется… — И, подняв на Леона глаза, сумрачно, мягко, сочувственно спросил: — И не забылось, а?

Неторопливо достал из внутреннего кармана плаща другую фотографию, при взгляде на которую Леона захлестнуло бешенство: лицо Айи в тот момент, когда, прощаясь в аэропорту, она бросилась ему на шею. Ракурс: его затылок, ее голова у него на плече: зажмуренные глаза, крепко сжатые губы, чтобы не заплакать. Две бритых головы. Прощание двух беспризорников.

— Красивая девушка, хотя волосы идут ей больше, — так же мягко добавил Шаули. — И жаль, что глухая.

Уже всё знают, уже всё разнюхали. С-суки!.. А на что ты, собственно, надеялся? «Контора веников не вяжет — контора делает гробы».

— Вы следили за мной! — процедил Леон, бледный от ярости.

— Мы просто тебя проводили , дурак, — поправил Шаули. — Заботясь о твоей безопасности.

Несколько мгновений они сидели, молча глядя друг другу в глаза. Наконец Леон перевел дыхание и проговорил:

— Отлично. Премного благодарен. А теперь закроем эту тему.

— Вот он, твой источник, который ты так оберегаешь. — Шаули постучал ногтем по фотографии. — И мы просто восхищены — как, где, откуда ты ее добыл? Ведь эта встреча не может быть случайностью, а, Кенарь? На острове? В джунглях? Это же не опера «Аида», а? Насвисти кому другому: внучатая племянница Казаха, племянница Гюнтера, девушка-фотограф… Это ведь ее фотографию ты переслал? И ты, конечно, лучше всех понимаешь, какая за ней бездна информации — только приступись.

Он аккуратно спрятал обе фотографии во внутренний карман плаща. Внятно и тихо добавил:

— Она нам нужна, Кенарь. Время не терпит, а она может знать, хотя бы намеком, откуда выйдет груз для «грязной бомбы» «Хизбалле»…

— Она ничего не знает! — выкрикнул Леон, не обращая внимания на то, что помещение уже заполнялось народом и лучше было бы сейчас отправиться дальше, в кружение по каким-нибудь мостам и бульварам.

Шаули скептически улыбнулся.

Леон даже не заметил, как вернулся из туалета Натан, присел боком на том же диванчике, ссутулился: пожилой человек, старик, мечтающий лишь об одном — прикорнуть в теплом углу.

Добрый следователь, который несколько минут назад так трогательно отпустил его на волю. Навечно… Значит, они требуют от него сущий пустяк: отдать им Айю в разработку, а там уже как дело пойдет… Что и говорить, агент идеальный: уникальная способность читать по губам, тысячи кадров, которые можно из нее вытянуть. Например, фото Гюнтера. Ну, а если она человек с другой стороны, если настолько предана дяде… тогда — что ж, из нее можно вытянуть сведения другим путем, не так ли? Мы это умеем и не должны тебе объяснять: разведка — дело жестокое.

— Ингелэ ма-анс , — певуче проговорил Натан, с состраданием глядя на Леона. — Ты понимаешь, во что влип? Будь это обычный постельный рейд, я бы сказал тебе — молодец, ты неподражаем. Но по тому, как ничтожно мало, как подозрительно мало — для нас! — ты из нее выудил… Из нее, которая жила в доме Казаха, а значит, и Гюнтера видала, и, вполне вероятно, выполняла какие-то их поручения… По тому, как тщательно ты ее прячешь — от нас! — я просто за тебя испугался! Дело даже не в том, что ты подставляешь под удар и себя, и всех нас, и всю предстоящую операцию. Но скажи мне: ты что — влюбился в эту глухую девочку?

Леон с силой втянул носом воздух, прикрыл глаза… и неожиданно улыбнулся — своей фасадной, сценической улыбкой:

— Во-первых, я понятия не имею, где она сейчас, — со злорадным торжеством заявил он, мысленно благословляя свою возмутительно непрофессиональную, музыкальную интуицию , не пустившую его в аэропорту броситься за Айей в толпу пассажиров. — Даже не знаю, в какой она стране. У меня нет ни телефона ее, ни электронной почты. Мы расстались… К вашему сведению, — добавил он, через столик подавшись к Шаули, — она не вполне нормальна! Она одержима постоянной переменой мест. И никто, даже она сама, не знает, в какой момент ей захочется сорваться и исчезнуть.

— Он взбесился, — тихо обратился Шаули к Натану. — Ты видишь? И он врет самому себе.

— Хорошо, Леон, мы тебе, конечно, верим, — примиряющим тоном сказал Натан и положил руку на приплясывающее колено Шаули. — Значит, придется нам самим как следует ее поискать.

— Какого черта! — вдруг воскликнул Шаули. — Натан, почему ты не говоришь ему главного: за ней ведется настоящая охота. Это чудо, что девушка еще жива! Видимо, у нее чертовская чувствительность к опасности. Вполне вероятно, что ее «внезапная перемена мест» — это просто заметание следов. — Он повернулся к онемевшему Леону. — Что, что ты уставился? Ты хоть знаешь, что на нее уже нападали в Рио, в фавеле, и оставили валяться в грязной канаве? Это было гораздо раньше и, возможно, не имеет связи с нынешней охотой… А может, имеет — этого нельзя исключить. Нельзя исключить, что Гюнтеру сразу не понравилась новая родственница.