Тереза Фаулер - Z — значит Зельда

Скотт вообразил, что его священный долг — свести Хемингуэя с Максом Перкинсом из «Скрибнерс». Я уже умыла руки — Хемингуэй написал отвратительную «сатиру» на книгу нашего хорошего друга Шервуда Андерсона (а тот, надо добавить, был его первым наставником!) и настаивает, что издатель, который заполучит его «крайне серьезный роман» про коров — точнее, про корриду, — должен также напечатать его другую книгу, «Вешние воды».

Даже его жена считает, что он неправ. Он настоящий притеснитель, но Скотт этого не видит. Даже считает, что я ревную его к лучшему другу. Кстати, Скотт изначально был против этой книги, но Хемингуэй настоял, и Скотт сдался. Глядя на них, и не подумаешь, что Скотт старший из двоих.

Как думаешь, под силу солям вылечить не только кишечное расстройство, но и мои расстроенные чувства?

И хорошие новости: «Великого Гэтсби» теперь можно увидеть на Бродвее. Критики довольны, и намечается сделка с киношниками, так что Скотт снова на вершине мира.

Мы оставили Скотти с няней. Обязательно загляни к ним. Малышке уже четыре, и после года здесь она чудесно говорит по-французски, мы могли бы у нее поучиться.

Какое счастье, что ты теперь неподалеку.

Видишь, соли уже сработали!

Сердечно твоя,

Пока я в «Белвью» отдыхала, принимала ванны, рисовала, читала и писала письма, Скотт вел активную переписку. Он следил за поездкой Хемингуэя в Нью-Йорк, где тот встречался с издателями, и радовался письму Макса, а потом и самого Хемингуэя, где сообщалось, что Хемингуэй присоединился к Скотту в «Клубе писателей Скрибнерс». Никто из них не использовал такую формулировку, но так я видела эту ситуацию. Скотт помог автору и издательству найти друг друга и потому считал себя героем, даже зная, что они с Хемингуэем оба утратили расположение Шервуда и были в натянутых отношениях с Гертрудой Стайн, которая сочла «Вешние воды» настоящим позором.

Когда мы вернулись в Париж, Скотт твердил всем, кто готов был слушать:

— Его роман — это не шутки. Я просмотрел первые страницы — вещь стоящая. Мои издатели «Скрибнерс» заплатили ему полторы тысячи авансом.

И, как будто этого было мало, добавлял:

— Я предвижу, что «И восходит солнце» разойдется тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров. Именно таким тиражом в итоге разошлись два первых романа самого Скотта.

Глядя, как Скотт восхваляет Хемингуэя, я поняла одно: Скотт превратил Хемингуэя в свое альтер-эго. Эта версия все объясняла и приводила меня в ужас.

В один мартовский полдень мы с Сарой Мэйфилд встретились в «Ротонде».

— Теперь я понимаю, что ты имела в виду, говоря о Хемингуэе, — сказала она. Взгляд ее огромных голубых глаз был напряженным и сосредоточенным.

— Расскажи.

— Неделю назад я обедала здесь со своим однокашником, а позади нас сидела компания женщин в платьях с поясами — как у тебя, только еще наряднее, все из шелка. У них были самые модные шляпки, самые модные туфли, а макияж — произведение искусства. Я не обращала на них особого внимания, но тут услышала, как одна из них произносит «Зельда». Я прислушалась — в конце концов, много ли здесь Зельд?

— Я ни одной не знаю.

— Именно. И вот одна из них говорит: «Драм считает, что он ничего так, хотя один из критиков, Гилберт Селдерс, слишком уж расщедрился в рецензии на его последний роман. Но она странная — я и сама это видела, а Драм говорит, что она помешанная, может, даже опасна для общества — уж он-то таких повидал». А потом она говорит, я цитирую: «Драм считает, что она страшная обуза. Он так Скотту и сказал». Конечно, ее подружки захотели узнать, что ответил Скотт, и она говорит: «О, он согласен, но пытается ее обуздать».

Драм. Это мог быть только Хемингуэй.

— И как выглядел комитет по моему душевному здоровью и семейной жизни? — поинтересовалась я.

Из ее описания я догадывалась, о ком речь, но надеялась, что ошиблась.

— Похоже, ты не слишком удивлена.

— Тебе удалось ее разглядеть?

— Нет… То есть я видела их всех, когда они зашли, но не знаю, кто возводил на тебя поклеп.

— Зато, думаю, я знаю.

Позже я пересказала этот случай Скотту.

— Не верю ни единому слову, — ответил он. — Может, Полин и сказала что-то подобное, но она услышала это не от Эрнеста.

— То есть он никогда не говорил тебе, что я обуза?

Скотт отвел взгляд.

— Он знает, как сильно я люблю тебя и что иногда это меня отвлекает.

— Потому что я вечно бросаюсь то на одного, то на другого, да?

— Нет, конечно нет. Но порой ты ужасно общительна. Ты не можешь винить меня за то, что я волнуюсь, особенно после…

— Если ты снова упомянешь Жозана, клянусь, я тебе врежу.

Скотт со смехом обнял меня, прижимая мои руки к бокам.

— Отпусти меня.

— Прости, не могу. Я пытаюсь тебя обуздать.

Два дня спустя, несмотря на уверения, что у меня нет аппетита и я хочу провести день в обществе «Американской трагедии» Теодора Драйзера, Скотт вытащил меня в «Два маго» на обед. Я недавно прочитала первый роман Драйзера «Сестра Керри» — прошлым летом мы познакомились с автором на одном из вечеров в «Отель дю Кап», и теперь мне было любопытно, что за скандальная история развернулась в его новой книге. Чужие проблемы — лучшее средство, чтобы забыть о своих собственных.

Скотт забрал у меня книгу.

— Ты читала «Гэтсби», так что общую суть знаешь. Пойдем, мне нужно выбраться хоть на какое-то время.

Не успели мы сесть за столик, как я увидела Хемингуэя, встающего из-за стола в дальнем конце зала. Напротив него сидела Полин Пфайфер в красном платье из шелка и шифона, которое, на мой взгляд, делало чересчур показным ее образ умной, шикарной и независимой женщины.

— Смотри, — сказал Скотт, — Полин и Эрнест. Должно быть, он вернулся из Нью-Йорка.

Его удивление прозвучало фальшиво, и я внезапно поняла, что наш поход в ресторан — не случайность.

Хемингуэй начал отворачиваться от стола, и Полин схватила его за руку. Несмотря на наряд, жесты ее были зажатыми. Хемингуэй чмокнул ее под подбородком и оставил позади. Мне хотелось влепить ей пощечину, выбить из нее эгоизм и глупость. Возможно, я бы поддалась соблазну, если бы не подслушанный Сарой Мэйфилд разговор.

— Скотт, мой друг и соратник! — прогремел Хемингуэй, пересекая комнату. Он широко ухмылялся. — Вижу, ты и женушку прихватил. Как дела, Зельда? Нервы больше не пошаливают?

— У меня было расстройство желудка.

— Нервное беспокойство приводит к такому. У моего отца случались нервные припадки и. Боже всемилостивый, не советовал бы я приближаться к уборной да и к дому вообще во время его приступов. Ну что, давайте найдем столик?

Пока я разбирала на составные части и снова собирала свой сэндвич с жилистой солониной, Скотт расспрашивал Хемингуэя о поездке в Нью-Йорк. Он хотел узнать все подробности: с какими редакторами Хемингуэй встретился, как с ним обращались сотрудники, что сказал Макс, и может, упоминали ребята из «Скрибнерс» о нем, Скотте, и что по поводу этого всего думает Хэдли. Ему нужно было выведать все.