Жан-Луи Фурнье - Куда мы, папа? (сборник)

Я нашел одну твою фотографию, которую хочу поместить на «спинку» твоей книги. Знаю, ты себе на этой фотографии не нравилась, но мне очень нравишься. Ты выглядишь немного грустной. Впрочем, это нормально. Женщине, которая замужем за мной, не до смеха.

Отправлю фотографию нашим друзьям. Они будут рады – давно тебя не видели. А мне фотография не нужна, у меня слишком хорошая память.

Тебе перевело кучу денег Общество Актеров и Композиторов. Целых 5800 евро! Представляю, как бы ты радовалась. Вечером ты пригласила бы меня в ресторан – отметить событие.

Когда ты зарабатывала деньги, всегда спешила сделать кому-нибудь подарок. Не знаю, что я буду делать с деньгами, они мне не нужны. Ты заработала их своим талантом и трудом. Недавно показывали твой документальный фильм «Ребенок и оркестр» – отличный фильм о детях из бедных семей, которые увлекаются классической музыкой и учатся играть на разных инструментах. Родители выбивались из сил, чтобы купить детям дорогой инструмент.

Ты была бы рада. Твои фильмы давно не показывали по телевизору, и ты расстраивалась, но никогда не завидовала мне, хотя мои фильмы продолжали смотреть, поклонники часто звонили мне и писали письма.

Ты гордилась моими успехами. Будь все иначе, я не уверен, что вел бы себя столь же достойно.

А ты вот написала книгу, собиралась написать вторую, находила способы чувствовать себя уверенной. Думаю, ты умерла счастливой. Это хоть и малое, но утешение для меня.

Я буду частично получать твою пенсию. Так что ты продолжаешь дарить мне подарки и после смерти. Мне очень больно. Лучше бы я мог дарить подарки тебе.

У меня в компьютере есть файл с твоей фотографией. Часто хочется его открыть и увидеть тебя в полный рост. Проблема в том, что мне не нужен никакой файл, я и без того вижу тебя постоянно, ты завоевала меня, ты везде.

Я нередко упрекал тебя в том, что ты чересчур милая. Меня даже слово «милый» раздражало. Но с тех пор, как ты исчезла, я изменился. Когда люди со мной милы, я теперь это ценю, ощущаю какие-то внутренние движения души. Видимо, у меня старческое размягчение мозга, за которым последует слабоумие. Скоро стану добреньким маразматиком, любящим всех вокруг. И вдобавок невыносимым занудой.

Биологическое разложение меня очень волнует. Представляю себе разных идиотов на смертном одре, и мертвыми они производят на меня такое удивительное впечатление, как даже самые несносные кретины. Ведь после смерти они перестают быть собой, перестают болтать и думать всякую чушь. В День всех святых [34]я не хожу на кладбища, потому что в этот день там больше живых, чем мертвых. В Шаранте наш сад располагался прямо между кладбищем и чужими земельными участками, между мертвыми и живыми. Надо сказать, соседи были очень разными. С одной стороны – дома, облицованные искусственным камнем, барбекю в стиле Людовика XV, бассейны с кричащими детьми, вечеринки, дни рождения, свадьбы, караоке…

С другой стороны – маленькие строения из древнего камня, искусно отделанные колоколенки, скульптуры, тишина, никаких машин, цветы, птички на крестах, завывание ветра. В таком месте почти хочется жить.

У нас было несколько машин. Ты обожала кабриолет Citroёn. Но еще у нас были двухместный Volvo, Alfa Romeo 6, кабриолет Peugeot 404 и двухместный Rover. Потом были прекрасные Camaro и Bentley, королевская машина в самый раз для тебя. Мне, простому шоферу, выпало счастье называть королеву на «ты».

Я ношу твой чудесный бежевый шарф с маленькими гранатовыми и зелеными цветочками. Вчера пара человек сделали мне комплимент, а я рассказал о том, что шарф твой и твоего вкуса хватало на двоих. Неудивительно, что ты выбрала меня. Я этим очень горжусь, и не сомневайся, я об этом не болтаю.

Я знаю, ты многим нравилась, и у меня были очень мощные конкуренты, хоть ты этим никогда и не щеголяла, щеголял исключительно я – хвастался тобой, как петух.

Недавно меня пригласили на телепередачу – обсудить запрет на курение вместе с Вермюсом [35]. Он был очень мил. Вдовцы всегда вызывают симпатию. Он спросил у меня, счастливый ли я курильщик. Я ответил: «Курильщик – да».

Тебе удалось меня приручить. Ты знала, что я не так плох.

Ты была сильной личностью. Когда я за что-нибудь перед тобой извинялся и перечислял известных мне плохих мужей (худших, чем я), ты говорила: «Их бы я точно не вынесла».

А меня ты вынесла. Я выносимый.

В моей карьере случались моменты взлетов и падений. В любом случае я рад, что дал тебе все, что мог.

«Добрый день, госпожа Сильви Фурнье, ваша задолженность за 28.03.11 составляет 0,89 евро».

Госпожа SFR [36]не желает смотреть правде в глаза и продолжает отправлять тебе письма после смерти.

А ведь ее предупреждали, она просто отказывается посмотреть правде в глаза. Не может пережить утрату, она безутешна.

Для госпожи SFR ты не человек, а клиентка, так что умереть ты не можешь. Ведь у банковского счета нет души. У госпожи SFR, впрочем, тоже. Она надеялась взимать плату ad vitam aeternam. А теперь – всему конец.

Бедная госпожа SFR, должно быть, она так несчастна!

Один раз попав в список клиентов SFR, человек становится бессмертным, какие там кладбища! SFR – лекарство от смерти!

Когда ты перестала работать на телевидении, вернее – когда у телевидения случился привычный приступ амнезии и тебя лишили работы, я часто сокрушался по поводу нас. Мне казалось, нам надо побыть в одиночестве, отдельно друг от друга. Теперь я более чем одинок.

Я отдаю себе отчет в том, что могу быть злым, как ребенок с ангельским личиком, который отрывает крылья мухам и не понимает, что в этом плохого. Правда, у меня отнюдь не ангельское личико, и муха моя была стрекозой, и стрекоза улетела.

Иногда я тебя ревновал. Ты всем нравилась. Меня это бесило. И чтобы отомстить, я обвинял тебя, говорил, мол, ты со всеми заигрываешь. Мне казалось, ты слишком мила со всеми. Но мои упреки несправедливы. Ты просто была мила от природы, вот и все.

Вчера я был на книжном салоне с Вероникой. Смотрел на писателей, на их книги на прилавках, и мне казалось, мы все – мясники.

Выставляем перед публикой свои потроха, но не сердце. А интересуются нами только мухи.

В книге ты, как всегда, говоришь о других, не о себе. Других ты слушала терпеливо и внимательно, как меня. Заводила новых друзей.

Каникул я ожидаю с содроганием. Не знаю, хватит ли у меня духу поехать в наш прекрасный дом в Шаранте без тебя. Все начнут спрашивать, как у тебя дела, придется рассказать о твоей кончине. На меня опять буду бросать скорбные взгляды и подбадривать так, что захочется умереть.

В прошлом году мы посадили в саду невероятной красоты деревья. Зацветут ли они вновь, зная, что ты не зацветешь? Ты так и не пришла в сознание. Ты не увидишь, как вырастут твои деревья.