Андрей Остальский - КонтрЭволюция

Товарищ Сталин лучше всех знал эти премудрости. Не терпел рядом с собой шибко умных и образованных. Нужен кто-нибудь попроще, толковый, но без излишнего блеска. Кто-нибудь вроде недалекого, но старательного и надежного Георгия Маленкова. Того самого, из народной частушки: «А товарищ Берия не оправдал доверия. А товарищ Маленков дал нам хлеба и блинков».

Кстати, очень интересно народная мудрость заключает, что высшее партийное руководство от щедрот своих «дает» хлеба. Не крестьяне кормят партию, а наоборот! Вот какое глубокое, тонкое понимание партийности простыми трудящимися, как великолепно выпестовал русский народ товарищ Сталин.

А тот самый Берия, который «не оправдал», он как раз пример слишком одаренного соратника, много о себе воображавшего. Настолько много, что даже мысленно поставить себя на первое место в иерархии запросто мог. А это уже никуда не годится. От такого помощника надо вовремя избавиться.

Но вот его, товарища Фофанова, личный помощник Николай Михайлович ни на какие высоты не претендует. Он хочет жить нормальной человеческой жизнью, а потому далеко не пойдет. И будет со своим умом и образованием — истфак МГУ, между прочим! — служить кому угодно и чему угодно, не напрягаясь. И тонкому и сложному Фофанову. И какому-нибудь Попову, если он его позовет. Но только Попов не позовет — ему что-нибудь попроще бы.

И Николай Михайлович об этом догадывается. А потому можно ему до некоторой степени доверять.

Фофанов полулежал в своей кровати в спецбольнице на улице Грановского, а товарищ Резунов Николай Михайлович устроился на стуле рядышком и докладывал ему о происходящих событиях.

Шепотом, не называя фамилий — главная аппаратная мудрость! — рассказывал о жутких интригах вокруг предстоящего Международного совещания. Хоть и говорил Николай Михайлович тихо и иносказательно, без имен и названий, но Фофанов все же счел за благо перевести разговор на более безобидные темы. Да и какую позицию ему самому занять по совещанию, он еще не решил. С одной стороны, действительно анахронизм и напрасная морока. Бессмысленная говорильня, дорогущая показуха, все за счет все того же рязанского (орловского, воронежского) мужика. Но, с другой стороны, с другой… В его личном, фофановском своеобразном положении такое совещание может и шанс некий дать…

— Да, и вот что еще, Григорий Ильич, — сказал, складывая бумаги в портфель, помощник. — Новости интересные есть — касательно товарища Буни.

Фофанов вздрогнул от неожиданности — только этого не хватало! Опять этот Буня!

— Да что там еще с ним? — ворчливо сказал Фофанов. — Меня он вообще-то не очень волнует, я же вас просил — забудьте о нем. Это пусть товарищ Усманов о нем заботится.

— Так в том-то и дело, Григорий Ильич, что, считайте, он у Усманова уже не работает! Завтра вам на опросное голосование вопрос пришлют о его назначении в отдел науки! Замом. А вы ведь просили там какой-нибудь контакт найти.

— Ну это так, не срочно… А что это за переход такой? А хотя дайте сообразить… На науке сейчас Колесов сидит, а он с Усмановым в Академии общественных наук учился, и, говорят, там они дружили не разлей вода!

— Ну да, а Петро — Буня то есть, он ведь по образованию физик и в ЦК пришел из академии! Физтех кончал. Кандидат наук, физико-математических.

— Ну да. Ну да.

— И как раз, пока он, считай, из одного места уже ушел, а в другое еще не пришел, самое время его пригласить, проконсультироваться неофициально.

— Не знаю, не знаю, еще Усманов с Колесовым как-нибудь не так поймут…

— Да нет, нет! Никого это не ущемит. Тем более Петро такой мужик — контактный, всем интересующийся, не интриган какой-нибудь. Технократ, что называется.

— Ну, не знаю… может быть…

— И завтра в выходные он с удовольствием вас посетит — здесь, в больнице. У вас тут наверняка по поводу выходного анализов и обследований минимум будет. Ну и у Петро — у товарища Буни то есть — много свободного времени. Потому как ему велено на всякий случай в Москве сидеть, а делать-то особенно нечего, и вряд ли его кто-нибудь вызовет. Вот вы и поговорите с ним спокойненько. Он вам любую консультацию даст.

В общем, позволил Фофанов себя помощнику уговорить. Несмотря на какое-то странное предчувствие. На некое смутное беспокойство. На ощущение, что делать этого почему-то не следовало бы. Хотя о чем тут беспокоиться, непонятно совершенно. Черт его поймет.

В тот день Ирка долго перечисляла Натальины грехи. И высокомерна, и эгоистична, и других людей замечать не хочет. «Витает в своих цветных облаках», которые ей все нормальное в жизни заменяют. А то, что вся в долгах, как в шелках, так ее это не колышет. Ведь фактически за счет тетки живет. Хорошо ли все сбережения старой женщины профукивать?

Наталья сначала пыталась возражать, спорить, доказывала, что деньги тетке отдаст, все до копеечки, как только куда-нибудь устроится. Но потом поняла, что подруге надо высказаться, потому что накопилось и переполняет. А потому Наталья подперла лицо рукой и стала покорно слушать ее монолог.

А та несла ее на чем свет стоит. Вот, скажем, с работой у Натальи проблемы, но почему? Да потому, прежде всего, что она запуталась в мужиках! Гордыня ей не дает и личную жизнь наладить. Любая другая давно бы устроилась с комфортом. Вот сошлась бы с таким, например, как этот самый Анатолий Гаврилович. Но нам, видите ли, никто не годится, все недостаточно хороши! Это, если хочешь знать, просто комплекс принцессы. Тьфу! Смотреть противно, как избаловалась. Мужики вокруг вьются, как мотыльки вокруг огня. А она их вроде даже не замечает. Или она думает, всегда так будет? Нет, голубушка, не так и долго тебе блистать осталось, уходят золотые годы! Вон какой уже вечер Наталье кто-то серенады под окном поет, а она только плечами пожимает. Ей даже неинтересно, кто этим занимается. Да любая другая выскочила бы немедленно во двор, а этой — лень. Вернее, еще хуже, чем лень. Просто даже не любопытно! И это, если хочешь знать, дорогая подруга, ненормально — такое отсутствие обычного женского любопытства. Или — вот эти конфеты, растут горой, мы их даже есть не успеваем. А кто эти букетики скромные, трогательные из лесных да дворовых цветов у ее двери оставляет, она хоть выяснила? Ах нет, ну да, ей же безразлично. Зато всему подъезду не безразлично! Только об этом и судачат. Гадают, кто это: Ахметзян с пятого или Моторкин со второго. Потому что только эти двое еще в сексуально активном возрасте. Хотя оба женаты. А холостой только Алексеенко из шестой квартиры, но он ни к чему, кроме бутылки, интереса не проявляет. Еще есть Палым с пятого, но он — инвалид безногий, на костылях еле ходит, куда ему. У Елены Павловны с первого есть теория, что это кто-то посторонний, хотя если бы кто-то так регулярно ходил бы, то его непременно уже заметили бы. А Мария Сергеевна с четвертого грешит на Алексеенку — того, который в шестой квартире, хотя ему уже семьдесят.