Дэвид Николс - Вопрос на десять баллов

В о п р о с: Что выделяет и проводит лакримальная железа и лакримальный канал соответственно?

О т в е т: Слезы.

В конце концов я даже порадовался, что мы сели так близко к туалету.

Сижу здесь уже некоторое время. Наверное, слишком долго. Не хочется, чтобы она подумала, что у меня понос или еще что-нибудь, но и не хочу, чтобы Алиса увидела, как я плачу. Беспрерывное всхлипывание в качестве метода обольщения – это уже слишком. Наверное, она подумает, что я плакса. Стоит, наверное, за дверью и качает головой, сейчас расплатится по счету и побежит в свою общагу, делиться новостью с Эрин: «Боже, ты ни за что не поверишь, что за вечер у меня был. Он всего лишь один из плаксивых мальчиков…»

В дверь кабинки постучали, и я сразу подумал, что это Луиджи пришел проверить, не дал ли я деру через пожарный выход, но тут голос спросил:

– Брайан, с тобой все в порядке?

– О, Алиса, это ты!

– Как ты там?

– Да со мной все нормально, все нормально!

– Не хочешь открыть дверь, дорогой?

О боже, она хочет войти ко мне в кабинку туалета…

– Открой дверь, милый…

– Со мной на самом деле все в порядке, я через минуту.

Постойте-ка – «милый»?

– О’кей. Выходи, пожалуйста, я тебя жду, ладно?

– Через две минуты! – кричу я и, когда она уже уходит, добавляю: – Иди закажи десерт, если хочешь!

И она уходит. Я жду какое-то время, затем выхожу из кабинки и смотрюсь в зеркало. Не так уж и плохо, как я думал, – глаза немного покраснели, из носа больше ничего не течет; я поправляю бабочку, приглаживаю челку, застегиваю подтяжки и возвращаюсь на место, слегка наклонив голову, чтобы Луиджи не увидел меня. Когда я подхожу к столу, Алиса встает и удивительно нежно и крепко обнимает меня, прижимается своей щекой к моей. Я не знаю, что делать, поэтому тоже обнимаю ее и слегка подаюсь вперед, делая поправку на пышную юбку, – одна рука на сером атласе, одна у Алисы на спине, на ее прекрасной спине, там, где заканчивается атлас и начинается плоть. Она шепчет мне в ухо: «Ты такой классный парень», и мне кажется, что я вот-вот снова разревусь, и не потому, что я такой классный парень, а потому, что я отвратительный, офигенно тупой, долбаный говнюк, поэтому я крепко зажмуриваюсь, и мы какое-то время так и стоим. Когда я снова открываю глаза, то вижу, что Луиджи смотрит на меня, затем украдкой подмигивает мне и показывает поднятый вверх большой палец. Не знаю, как реагировать на это, поэтому тоже показываю ему поднятый вверх большой палец и тут же вновь впадаю в отчаяние, потому что не совсем понимаю, что, собственно, я одобряю таким жестом.

Вскоре мои объятия ослабевают, и Алиса тоже опускает руки, затем улыбается мне, но края ее губ опущены – такая полная жалости улыбка, которой одаривают мамаши своих ревущих малышей в рекламных роликах. Я начинаю чувствовать себя не в своей тарелке, поэтому говорю:

– Извини за все это. Обычно я начинаю плакать гораздо позже вечером.

– Ну что, пойдем?

Но мне еще не хочется идти.

– Ты не хочешь десерта? Или кофе, или еще чего-нибудь?

– Нет, спасибо.

– Здесь есть профитроли? Смерть от шоколада?..

– Нет, спасибо, я объелась. – Откуда-то из складок своей пышной юбки она извлекает самую крошечную в мире сумочку и собирается открыть ее.

– Эй, я плачу, – говорю я.

И я оплачиваю счет, который оказывается вполне разумным благодаря моему полному психическому срыву, заменившему десерт, и мы выходим на улицу.

По дороге к ее общаге мы меняем тему разговора и говорим о книгах; как оба ненавидим Д. Г. Лоуренса и какой из романов Томаса Гарди мы предпочитаем: я – «Джуд Незаметный», она – «Вдали от обезумевшей толпы». Стоит тихий ноябрьский вечер, и улицы сырые, хоть и не было дождя. Алиса предлагает сделать кружок, чтобы полюбоваться прекрасным видом, поэтому мы топаем на вершину холма, возвышающегося над городом, тяжело дыша от напряжения и разговора, который не затихает ни на мгновение. Шум машин на улицах становится все тише, и единственными звуками, кроме наших голосов, остаются свист ветра в ветвях деревьев и шуршание атласного бального платья Алисы. На половине пути к вершине холма она берет меня за руку и немного сжимает ее, а затем кладет голову мне на плечо. Последним, кто так брал меня за руку, была моя мама, когда мы вместе шли домой после «Очарованных Богом» со мной в роли Иисуса. Конечно же, тогда она не могла не быть под сильным впечатлением от моего распятия, но до сих пор помню, какие странные чувства это у меня вызвало: отчасти гордость, отчасти смущение, как будто я был ее верный солдатик или типа того. То, как взяла меня за руку Алиса, выглядит не менее застенчивым жестом, словно она позаимствовала его из телевизионной костюмированной драмы, но это тоже приятно, мне сразу становится теплее, и я чувствую себя на добрых два дюйма выше.

На вершине холма мы садимся на скамейку. Алиса прислоняется ко мне, прижав свое бедро к моему, и мы уютно устраиваемся в углу. И хотя влага просачивается сквозь мои слаксы и они наверняка будут все в полосах от водорослей – я не возражаю, пусть. На самом деле я бы не прочь остаться здесь навсегда, глядя на город под нами, на огни шоссе, вьющегося среди полей.

– Я только что поняла… что еще не поздравила тебя с днем рождения.

– Ай да ладно.

– И тем не менее – с днем рождения…

– Спасибо, и тебе того же…

– Только сегодня у меня не день рождения, – отвечает она.

– Ну да, конечно. Извини.

– А еще я пришла без подарка…

– Сегодняшний вечер стал дня меня подарком.

Мы замолкаем, и я задумываюсь, не показать ли ей какие-нибудь созвездия, как это делают в фильмах. Специально для такого случая я выучил все созвездия, но сегодня слишком облачно, поэтому вместо этого приходит мысль, достаточно ли темно для того, чтобы поцеловать Алису, и достаточно ли она пьяна, чтобы позволить мне это сделать.

– Брайан, ты что делаешь на Рождество?

– Э-э-э… не знаю.

– Хочешь приехать немного погостить?

– Где?

– У меня.

– В Лондоне?

– Нет, у нас небольшой коттедж в Суффолке. Познакомишься с Розой и Майклом.

– Кто такие Роза и Майкл?

– Мои родители!

– Точно! Я бы с удовольствием, только не хочется оставлять маму одну…

– И не оставляй, можешь приехать после Рождества, сразу же после Дня подарков [46] 26 декабря, второй день Рождества. По традиции в этот день в церквах открывали коробки с пожертвованиями и их содержимое раздавалось бедным. или около того. А мои родители очень любят оставаться наедине, поэтому большую часть времени мы будем проводить друг с другом… – (Она еще думает, что меня нужно убеждать!) — Можем просто уходить из дому, гулять, болтать и все такое…

– О’кей, – отвечаю я.