Дэвид Николс - Вопрос на десять баллов

Что касается поэмы, то она нормально продвигается вперед, разве что мне никак не удается подобрать форму стиха – я уже поэкспериментировал с сонетами Петрарки, елизаветинским сонетом, рифмованными куплетами, александрийским стихом, хокку и белым стихом – так можно и до лимерика дойти…

Алиса, актриса, кулиса, мелисса, биссектриса…

Оказывается, нос у Патрика вовсе не сломан. Зато хотя бы покраснел, припух и отек, и это хоть ненадолго лишило Патрика вида Экшн-мэна. Еще у него на щеке шрам – оно и понятно, и выглядит этот шрам привлекательно и круто, но этого я Патрику не говорю.

– Не больно? – спрашиваю я.

– А по виду не заметно? – стонет Патрик.

– Немного.

– Да, болит. Чертовски больно, если хочешь знать. – Чтобы подчеркнуть свои слова, он касается больного места и театрально морщится.

Мы сидим на его по-военному чистой кухне и завариваем чай, пока остальные члены команды не соберутся на последнюю перед съемками репетицию.

– Ты хоть понимаешь, что оно так и останется на следующей неделе? Когда нас покажут по телевизору! Для миллионов зрителей!

– Ну, не так много этих миллионов, Патрик. И я более чем уверен, что все это можно будет скрыть гримом или типа того…

– Что ж, я надеюсь, Брайан, потому что там, в студии, будет присутствовать почти вся моя семья, и я не собираюсь объяснять им, что какой-то бритоголовый хулиган-кокни избил меня только за то, что он, видите ли, не согласен с моими политическими взглядами…

– Но ведь не только поэтому он тебя ударил, правда?

– Он сделал это, потому что он дикое животное, которое никогда нельзя спускать с поводка. Да ему еще повезло, что я не подал на него в суд.

– Без толку. У него все равно денег нет.

– Неудивительно. Понятно, почему он не может найти нормальную работу…

– На самом деле он очень много знает…

– Только не то, как себя вести…

– Знаешь, ты ведь был немного…

– Немного – что?

Я задумываюсь, что сказать – напыщенным, некомпетентным, занудным, грубым, высокомерным, – но решаю промолчать, ведь, в конце концов, мой лучший друг как-никак избил его, поэтому я просто говорю:

– Как бы то ни было, я предлагаю тебе мир и приношу извинения от имени Спенсера.

Я протягиваю ему подарок, огромную плитку «Фрут энд нат» от «Кэдбери», вернее, от бабули Джексон – остатки ее рождественских подарков. Это как-то беспринципно, потому что Спенсер ни за что в жизни не подумал бы извиняться, и на секунду я испытываю искушение опустить плитку «Фрут энд ната» на переносицу этого высокомерного ублюдка из правых. Я представляю себе, какой шум это произведет – этот громкий треск будет мне бальзамом на сердце, но вместо этого я просто вежливо вручаю шоколадку Патрику, потому что мы, в конце концов, одна команда. Капитан немногословно бросает «спасибо большое» и прячет шоколадку на самой верхней полке буфета, чтобы не пришлось ни с кем делиться.

Раздается звонок в дверь.

– Брайан, если это Люси, то тебе следует извиниться. Кажется, она немного потрясена всем этим, честно говоря.

Я бегу вниз и открываю дверь Люси и ее панде.

– Привет, Брайан! – весело здоровается она.

– Люси, я просто хочу сказать, что мне очень, очень стыдно из-за той драки…

– Ладно, все в порядке. Я хотела позвонить тебе на неделе, чтобы узнать, как…

АЛИСА! Алиса появляется из-за плеча Люси.

– Приветик, Алиса! – говорю я.

– Привет, Брайан, – отвечает она и едва заметно улыбается мне, потому что у нас есть общий секрет.

Оставшаяся часть встречи проходит достаточно ровно. О том, кто станет нашим противником, новостей пока нет, потому что организаторы любят держать это в секрете до самого дня записи программы, но Патрик советует нам не опускать руки, если это будет Оксбридж или Открытый университет. «Их очень сильно переоценивают», – заявляет Патрик. Затем идет обсуждение практических вопросов, вроде того, чтобы арендовать у хоккейной команды и развесить в студенческом клубе плакаты, призывающие всех желающих поехать с нами и поддержать нас. Один ширококостный приятель Патрика, тори с экономического факультета, предложил отвезти мини-автобус с командой поддержки в Манчестер, если наберется достаточно заинтересованных: «Так что если вы хотите, чтобы поехали ваши знакомые, пусть они запишутся в студенческом клубе».

Алиса собирается пригласить всю труппу «Гедды Габлер», Люси – своих приятелей-медиков, а вот мне некого приглашать, кроме Ребекки. Я склонен подозревать, что она будет освистывать нас или поддерживать другую команду, но решаю, по крайней мере, предоставить ей выбор.

– А теперь, – говорит Патрик, сверяясь с записями в своем блокноте, – последний вопрос нашей повестки. Нам нужно выбрать талисман для нашей команды!

У меня нет ничего такого, что можно было бы назвать талисманом, и у Патрика нет ничего хотя бы отдаленно мягкого и забавного, поэтому в конце концов мы разрываемся между любимым плюшевым мишкой Алисы, Эдди, и черепом принадлежащего Люси анатомического скелета, который Алиса остроумно предлагает назвать Йориком и повязать ему шарф нашего колледжа.

Мы выбираем Эдди.

Когда мы заканчиваем, мне приходится бежать по улице, чтобы догнать Алису, которая идет сразу на репетицию.

– Ты как насчет завт…

– Репетирую…

– Весь день?

– Ну, мне нужно написать сочинение, так что…

– В кино не хочешь пойти?

– В кино? – Она останавливается, оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто не смотрит на нас, и говорит: – Ладно. Пойдем в кино.

Мы договариваемся, где и когда встретимся, и я несусь домой, чтобы как следует поработать над поэмой.

Следующим вечером Алиса забрасывает сочинение исключительно ради того, чтобы побыть со мной, и мы вместе идем в кино. Кинотеатр не идеальное место для свидания, потому что в нем возможность поговорить с Алисой и даже посмотреть на нее ограниченна. Кроме того, она хочет посмотреть «Назад в будущее» в «Одеоне», потому что, как она настаивает, «там будет смешно и весело», но я задумал нечто более интеллектуальное, поэтому мы идем на специальный показ сразу двух выдающихся черно-белых немых фильмов в «Артс»: потрясающий сюрреалистический шедевр «Андалузский пес» Дали и Бунюэля (1929 г.), затем спорный, но мастерский советский «Броненосец „Потемкин“» (1925 г.).

Мы основательно закупаемся конфетами в магазине на углу перед сеансом, потому что, как я замечаю, наценка на конфеты в кинотеатре абсолютно сумасшедшая, затем мы занимаем места в центральном проходе, двое из шести собравшихся в зале. Свет гаснет, и чувство подавленной сексуальной страсти, словно слабый ток, вполне ощутимо, как, впрочем, и запах отсыревших сигарет, прокисшего лимонада и смутный душок влажного подвала. Сначала идет «Андалузский пес». Во время замечательной сцены разрезания глаза и показа разлагающегося ослика на крышке рояля Алиса наклоняется вперед и закрывает глаза руками, и я вполне естественно поглаживаю ее по спине, словно ограждая от гротескно изображенной Дали и Бунюэлем работы человеческого подсознания.