Вера Колочкова - Слепые по Брейгелю

Перечитала еще раз письмо, с силой провела ладонями по мокрому лицу. Реви не реви, а надо же какие-то действия совершать. Наверное, родственникам в первую очередь сообщить надо.

И опять вскинулось болью внутри — каким родственникам? Это жене Злате, что ли? Или сыну, который сидит в своей Англии и на отца ему наплевать? Но ведь ничего не сделаешь — именно Злате и надо звонить. Даже номер ее телефона в памяти мобильника имеется — Павел сам записал. Где телефон? А, вот, в кармане брюк.

Злата ответила сразу, выслушала ее слезно-гундосое сообщение, отреагировала холодно и очень деловито:

— Спасибо, Мария. Надеюсь, я вам ничего не должна?

— В каком смысле? — взорвалось внутри оскорбленной болью.

— Да в обыкновенном, в каком. В материальном.

— О боже… Вы и в такую минуту… В своем репертуаре, Злата.

— Мария, давайте без эмоций. Так должна или не должна? Мне надо, чтобы во всем ясность была.

— Нет, ничего вы мне не должны!

— Хорошо. В таком случае, я надеюсь, не увижу вас на похоронах?

— А почему?.. Почему я не могу?..

— Хорошо, я объясню. Дело в том, что Павел в нашем городе лицо довольно известное, и мне бы не хотелось…

— А, поняла, можете не объяснять дальше. Вы переживаете за имидж честно скорбящей вдовы, да? Убитой горем любимой и любящей жены?

— Да, именно так. И не надо ёрничать и переступать грани приличия, уважаемая. Поймите меня, наконец. Мне бы не хотелось, чтобы посторонняя женщина рыдала у гроба на виду у всех и вызывала ненужные вопросы.

— Хорошо, можете не волноваться. Ни рыданий у гроба, ни вопросов не будет. Рыдать будете вы, по всей видимости. Потренируйтесь у зеркала, чтобы лицом в грязь не ударить да имиджа не испортить.

— Послушайте, вы! Кто вам дал право со мной так разговаривать? Кто вы такая, откуда вообще взялись? И чего вы от меня добиваетесь? Я же сразу спросила — сколько я вам должна? Я готова заплатить в пределах разумного, сколько вы хотите? Я спрашиваю, даже несмотря на то, что наверняка вы и от Павла получили то, что хотели! Ведь получили, правда?

— Да, конечно. Конечно, получила. Я очень много от него получила. Вы себе даже не представляете сколько. Можно сказать, целую жизнь.

— В каком смысле — жизнь? Простите, не понимаю ваших аллегорий!

— И не поймете. Да ладно, господь с вами. Давайте лучше, записывайте адрес, чего зря воду в ступе толочь… Записываете?

— Да.

Продиктовав адрес, хотела сразу нажать на кнопку отбоя, но голос Златы вновь строго зажурчал в ухо:

— Надеюсь, вы будете находиться по этому адресу? То есть дождетесь моего представителя, он прямо сейчас выедет?

— Представителя? То есть?.. А вы, значит?.. Почему представителя-то?

— Слушай, ты! Хватит уже. Без тебя разберусь, что мне делать, поняла?

Ей показалось, тельце телефона в ладони завибрировало энергией злобного посыла. Все-таки не сдержалась бедная Злата, отпустила на волю хамство. Видимо, сильно у нее хамство ядреное, волей неуправляемое. Тоже — своего рода беда…

— И не вздумай сама что-то предпринимать, слышишь, ты? — продолжал свирепствовать в трубке злобный посыл. — Просто сиди и жди. Его заберут через два часа. Ты ему никто, тебя ни в одной инстанции даже слушать не будут, поняла?

— Да, поняла. Я подожду… представителя. Можно, я отключусь? Уж больно слушать тебя невыносимо…

Эти два часа она плохо запомнила, если честно. Жалела потом, что не сосредоточилась, потратила драгоценное время на бездарные слезы. И лицо Павла плохо запомнила. И фотографии никакой не осталось — даже самой плохонькой…

А впрочем, лицо — не главное. Все равно она Павла никогда не забудет. И нескольких дней его жизни, и смерти. Да, и смерти! Он даже в смерти своей был очень убедителен. И потрясающе красив.

А потом в дверь вошли люди — четверо мужчин в строгих дорогих костюмах. Один из них подошел, спросил холодно:

— Вы Мария?

— Да. Я Мария.

И так же холодно кивнул, проговорил тихо:

— Все. Можете быть свободны. Ключи от квартиры куда занести?

— Положите под коврик, я позже заберу.

Она потом слышала, выходя из дверей, как он стоял у окна, прижав к уху мобильник, докладывал:

— Злата Юрьевна, мы на месте… Да, она ушла. Нет, ничего не сказала, просто ушла.

Дома она тихо опустилась на кухонный табурет, сложила руки на столе. Подумалось — вот, жизнь. Обыкновенная жизнь, вечер, июнь, листья шелестят, пух тополиный летит. Из окна медленно наплывают сумерки, собираются в углах пугливыми тенями, боясь обеспокоить печальную хозяйку. Но стоит сделать шаг, дотянуться до выключателя, и…

И вспомнилось вдруг, ожгло мыслью — письмо! Неужели она письмо Павла забыла там, в квартире? Подскочила, кинулась ветром в прихожую, дернула «молнию» на сумке… Нет, не забыла. Вот оно. Надо еще раз перечитать…

Не успела — отвлеклась на звонок мобильника. Глянула на дисплей и даже не удивилась, чье имя на нем высветилось. Саша. Прошелестела в трубку вполне обыденно, будто ждала дома с ужином, а он на работе задерживался. По крайней мере, ей так показалось.

— Да, Саш… Слушаю тебя…

— Маш… Ты плачешь, что ли?

— Нет. Уже нет, по-моему.

— Но я слышу — плачешь. Что-то случилось, да?

— Да, случилось… Павла жалко… — вздохнула, прислушиваясь к своему голосу. И впрямь слезно звучит.

— А кто это — Павел? Хотя… У меня нет права спрашивать, да?

— Ну почему же, Саш. Павел — это Павел. Он мой друг, Саш. Вернее, больше, чем друг. Вернее, был друг… А теперь его нет. Он умер сегодня. Как это странно проговаривать вслух… У-мер…

— Маш, погоди… Да, горе, я понимаю… Но у тебя такой голос…

— Какой?

— Другой. Это не твой голос. С тобой все в порядке, Маш?

— Со мной? Да-а-а, со мной все как раз в абсолютном порядке. А что ты хотел, Саш? Чего звонишь?

— Не знаю… То есть знаю, конечно же. Нам надо поговорить. Но если ты сейчас не можешь…

— Отчего же не могу? Могу. Давай поговорим.

— Да? Тогда я начну сразу с главного, можно?

— Валяй с главного.

— Я ошибся, прости меня. Ты сможешь когда-нибудь простить меня, Маш?

— Да, смогу. Я теперь, знаешь ли, все могу. Легко. Абсолютно. Без комплексов, страхов и рефлексий.

— Понимаешь, Маш, я раньше к тебе относился неправильно, к себе неправильно…

— Да, и я тоже. К тебе относилась неправильно, к себе неправильно.

— Маш… А можно все исправить, как думаешь?

— Нужно, Саш. Нам просто необходимо все исправить. Мы оба не слепые и не поводыри, правда? Мы просто мужчина и женщина. Обыкновенные мужчина и женщина. Счастливые, зрячие, вместе идущие по одной дороге мужчина и женщина. Приезжай, Саш. Прямо сейчас приезжай…