Денис Драгунский - Окна во двор (сборник)

Ну, ладно, думаю. Потерплю, раз такое дело.

Пытаюсь вспомнить, о чем говорит принцип Гудякина, каково числовое значение коэффициента Гудякина и в чем состоит эффект моего имени.

И вот тут я понимаю, что я никакой не физик, а самозванец.

Потому что все эти блестящие результаты получены не мною, а какой-то командой аспирантов, которые безвылазно сидят у меня на даче. А руководит ими некий менеджер, долговязый мужчина, лицо как кабачок — то есть острая лысина и большой тупой подбородок, черные усики, редкие зубы.

Довольно наглый. Почти все мои деньги — за издание трудов знаменитого физика Гудякина — идут ему и аспирантам.

Я говорю ему: «Все, конец. Я публично отрекаюсь от этой байды. Рассказываю всю правду. Давайте, освобождайте дачу. Надоело!»

Он говорит: «Да вы с ума сошли! Да разве так можно! Среди наших сотрудников — молодые отцы семейств, как не стыдно их выкидывать на улицу? Многие люди набрали кредитов — что им теперь, по миру идти из-за вас?»

Он машет руками, очень взволнован.

Я говорю: «Ну, ладно, ладно, все, все. Берем паузу».

Он, вижу, очень рад.

А я совсем не рад. Думаю: у меня от этого Гудякина нет никаких доходов, только слава. Но ведь славы на самом деле тоже нет! Я не могу ездить на конференции, давать интервью, выступать по телевизору — потому что я никакой не физик.

Что делать?

Тихо жить, носа не казать из дома. Скучно, но что поделаешь…

Но вот решил выйти в магазин.

Надвинул бейсболку на самые брови, поднял воротник. Набрал йогуртов, стою в небольшой очереди в кассу. И тут ко мне подходит какой-то парень, сует визитку и говорит: «Здравствуйте, дорогой профессор Гудякин! Я научный обозреватель газеты “Ведомости”. Буквально один вопрос. Недавно ученые Базельского центра экспериментальной физики…» и начинает сыпать какими-то терминами. А я ничего не понимаю, ни слова!

Я говорю: «Дайте мне йогуртов купить спокойно! У меня же есть частная жизнь, в конце концов!» А он: «Простите, профессор Гудякин, но только одно слово! Да или нет? Эти разработки перспективны или не очень?»

А я даже «да» или «нет» сказать не могу.

Проснулся с огромным облегчением.

Однажды я был в гостях и увидел неожиданную пару.

Он — смуглый, седеющий, немолодой, но худощавый и очень элегантный, а рядом с ним — просто девочка, хрупкая, нежная, не сводит с него влюбленных глаз.

«Сашина новая жена, — шепнули мне. — Его студентка, она на третьем курсе».

Прошло двадцать пять, примерно, лет, и я снова оказался в тех же гостях.

Раздался звонок в дверь. Кто-то отворил.

«Саша с женой!» — сказала хозяйка, выглянув в коридор.

Они вошли.

Он — смуглый, седоватый, элегантный, бодрый, подтянутый, а рядом с ним — располневшая немолодая женщина.

Измученная, истребленная жизнью с этим вечно юным красавцем, ради него…

Нет, нет, нет!

В этом рассказе, конечно, я изменил облик персонажей.

«Ну его! — думаю. — А вдруг они себя узнают и обидятся? Дай-ка я их, как бы это сказать, слегка модифицирую до полной неузнаваемости».

Но когда все со всех сторон накинулись на толстую тетку, стали желать ей диеты и говорить, что она то ли распущенная, то ли гормоны у нее не такие, — я не желаю этого терпеть и опишу эту парочку во всех реальных подробностях.

Итак.

Однажды я был в гостях и увидел неожиданную пару.

Он — седеющий, немолодой, румяный белозубый крепыш. Американского типа, в кино такие бывают, банкиры второго плана. Излучает бодрость и силу. А рядом с ним — просто девочка, пухленькая, розовая, не сводит с него влюбленных глаз.

«Сашина новая жена, — шепнули мне. — Его студентка, она на третьем курсе».

Прошло двадцать пять, примерно, лет, и я снова оказался в тех же гостях.

Раздался звонок в дверь. Кто-то отворил.

«Саша с женой!» — сказала хозяйка, выглянув в коридор.

Они вошли.

Он — седой, такой же белозубый и плечистый. Ну, разве чуть-чуть пополневший, но совсем чуточку. А рядом с ним — исхудавшая, увядшая немолодая женщина. Если уж совсем честно — просто тощая старушка с погасшим взглядом.

Измученная, истребленная жизнью с этим вечно румяным бодрячком, ради него…

Ну, ладно. Так и быть. Вот теперь — вся правда.

На самом-то деле все было совсем, ну просто совершенно по-другому.

Однажды я был в гостях и увидел неожиданную пару.

Он — совсем молодой, стройный, но крепкого сложения; светловолосый, с черными бровями и усами — прямо как Печорин, подумал я. И такой, что ли, печоринский взгляд карих глаз: все про всех понимает, но виду не подает. И на левой руке, на среднем пальце, старинный перстень — квадратная камея в тусклом золоте. Какая-то лохмато-бородатая античная голова. Посейдон, наверное.

А рядом с ним — великолепная элегантная женщина лет сорока с небольшим — довольно известная дама из мира искусства, Александра Петровна N. Мы с ней не были знакомы, но я ее узнал тем не менее.

«Сашин новый муж, — шепнули мне. — Ее студент, он на третьем курсе ***кого училища, она там ведет мастерскую».

Прошло двадцать пять, примерно, лет, и я снова оказался в тех же гостях.

Раздался звонок в дверь. Кто-то отворил.

«Саша с мужем!» — сказала хозяйка, выглянув в коридор.

Они вошли.

Она — точно такая же, стройная и элегантная, очаровательная, великолепная в свои почти семьдесят лет. Ну, разве чуть-чуть морщинок прибавилось. Но — ясные зеленые глаза, белозубая улыбка, свежее и сильное рукопожатие.

А рядом с ней — лысый с седыми усами старик. Просторный твидовый пиджак, широкие удобные брюки. Тот же перстень с Посейдоном, но пальцы узловатые, дрожащие. И чуть растерянный взгляд.

«Она вампир, — шепнул я хозяйке. — Даже страшно».

«Сашенька? Что такое?»

«Посмотри на ее мужа. Ему же сорок семь самое большее».

«Кому сорок семь? — изумилась хозяйка и тут же поняла: — Ах, господи боже ты мой. Ну что ты! Того мальчика она через два года прогнала. И снова сошлась с прежним мужем».

«А перстень?» — я все-таки не верил.

«Это ее перстень, — сказала хозяйка. — Вернее, ее отца, Петра Сергеевича N».

«Точно?»

«Точно, точно. Я тебе покажу фото в книге, сам увидишь».

Нестор Липовецки умер через пять дней после того, как о его смерти написали газеты. Точнее, через пять дней после статей в аргентинских газетах и через три — после того, как с некоторой оглядкой и паузой об этом сообщили здешние «Меркурио» и «Диарио».

Все было очень запутано.

В одних газетах писали, что он просил разрешения вернуться на родину, ибо стар и страдает от ностальгии. Цитировали покаянные фразы и удивлялись, что он способен так унижаться. В других газетах публиковали его тайные записки: что он вернется сам и наведет порядок. Изумлялись, что он совсем уже потерял чувство реальности.