Дарья Мийе - Как жить с французом

— Так… — Пауза. — Ну что… — Пауза. — Пожалуй, теперь наконец можно начинать?

Дама обвела нас глазами. Похоже, ее вопрос не был риторическим. По крайней мере, она промолчала еще несколько долгих секунд, рассчитывая на ответ. Мы недоуменно закивали, и она — о-о-о-чень-очень медленно — заговорила:

— Мы обсудим несколько блоков: история Франции, ее географическое положение, ее основные постулаты и символы государственности, законы. В конце нас ждет самый интересный блок — вопросы натурализации и получения гражданства. Но для начала я проведу перекличку. И пожалуйста, сразу говорите мне, хотите ли вы обедать здесь, со всеми, или предпочитаете добывать пропитание самостоятельно — нужно заказать точное количество порций.

В зале началось смятение. В официальном бланке приглашения значилось, что обед нам будет предоставлен. Зачем же тогда спрашивать? Может быть, безопаснее будет отказаться? Либо обед исключительно невкусен, либо в суп подмешивают сыворотку правды — какие еще могут быть причины отказаться от бесплатного обеда?

В этот момент кто-то сзади горячо выкрикнул, что нет, ЗДЕСЬ он обедать не будет. Ну точно, сыворотка правды.

— Книазиева… Книзев… Кнайзёв…

Да, я оставила девичью фамилию в браке, но только из-за того, что после волокиты с разрешением на брак во мне не осталось никаких моральных сил на переделывание четырех паспортов — двух национальных и двух заграничных для себя и Кьяры. Пусть пройдет немного времени, я оправлюсь от бюрократических мытарств и проверю заодно, надолго ли этот наш брак, и, возможно, сменю фамилию на нежную и благозвучную Мийе.

Я подняла руку и отважно сказала:

— Да, я здесь, и я буду есть ЗДЕСЬ!

«Чем бы мне это ни грозило», — добавила я про себя. Дама пригласила меня расписаться в ведомости о присутствии. Ища строчку со своим именем, я на всякий случай тихонько спросила ее:

— А что дают на обед?

— Меня вот тут уже спрашивают, что дают на обед, — протрубила дама, чтобы ее слышали даже непоседливые юные арабы на самом дальнем ряду. — Это хороший вопрос. Наше министерство долго работало над составлением меню, которое учитывало бы все религиозные запреты и разумные диетические ограничения. Поэтому теперь на обед подают всегда рис и рыбу.

— Неужели кто-то отказывается от такого политически правильного обеда? — искренне удивилась я. — Да еще и бесплатного!

Дама подняла на меня глаза:

— Сегодня вам как раз предстоит узнать, что вы приехали жить в свободную страну. Здесь никто не может вас принудить есть бесплатный обед, если вы, например, хотите за него заплатить.

Перекличка отняла у нас еще пятнадцать минут от прослушивания информации об общественно-политическом устройстве Франции.

— Ну что ж. Для начала я должна рассказать вам историю государства, в которое вы приехали жить. Но поскольку история Франции богата событиями, а в десять тридцать у нас кофейная пауза, я остановлюсь на самых важных из них.

Я затаила дыхание: всегда было интересно, как официальная история Франции трактует ее непривлекательную позицию во Второй мировой войне.

— В пятьдесят втором году до нашей эры Франция была не Францией, а Галлией, и ее оккупировали римляне…

Все сидящие тяжело вздохнули, не поднимая голов. Как бы пережить это «Авраам родил Исаака», не уснув?

— Но потом в восемнадцатом веке Людовик Шестнадцатый придумал гильотину. На которой его же и казнили.

— А сто такёэ гильотина? — робко спросил миролюбивый седеющий таец, по-школьному подняв руку.

По рядам прокатилось «Ох!» — в нем было что-то от вздоха тигра, увидевшего из засады газель, у которой не было никаких шансов избежать его клыков.

— Хмм… гильотина, — протянула преподавательница, подыскивая слова, чтобы понятнее объяснить это базовое для французской диалектики понятие. — Это такое приспособление с двумя деревянными опорами… Их делали из бука или тиса, я точно не могу сказать, знаете, уже столько времени прошло… Возможно, в разных городах использовали разные породы дерева… И вот между этими опорами подвешено лезвие, знаете, такой острый кусок металла, скорее всего стали…

— Короче, эта штука падает с верхотуры и оттяпывает тебе голову! — выпалил нетерпеливый нигерийский юноша.

Преподавательница смерила его взглядом и продолжила на той же запевной ноте:

— Да, и вот отрубленная голова падает в специальное ведерко, оттуда ее вынимают и показывают толпе…

— Спасибо, я понял! — замахал руками побледневший таец.

— Точно поняли? Ну хорошо, тогда перейдем к самому важному моменту нашей теперь с вами общей истории — Французской революции. Которая случилась?..

— В тысяча семьсот восемьдесят девятом году, — хором ответили я и сидящий рядом чернокожий студент, найдя наконец применение университетским знаниям.

— Верно, в тысяча семьсот восемьдесят девятом году французский народ вышел на улицы и заявил свой категорический протест абсолютизму. И что же сделал французский народ, чтобы показать, как велико его недовольство?

— Взял Бастилию, — бойко выкрикнули мы.

— Действительно, какие вы молодцы, знаете про Бастилию. А что же такое Бастилия? Наверное, это станция метро? Или кинотеатр?

Тут я почувствовала, что мы со студентом полные идиоты. Ведь нам известно не только то, что Бастилия — королевская тюрьма, символизировавшая неограниченную власть монарха, но и то, что Наполеона назвали не в честь слоеного торта. Однако только студенты-идиоты могут всерьез кичиться своими знаниями перед группой детского сада.

И все же на лекции не обошлось и без открытий. Преподавательница предложила нам обсудить бюстик Марианны.

— Бюстик этой девушки вы встретите во всех мэриях, посольствах и прочих государственных учреждениях. Кто она? Исторический персонаж? Политический деятель?

Да-да, вот мне тоже интересно. Этого и Гийом не знает.

— Нет, эта девушка никогда не существовала в реальности, — медленно продолжала дама у доски. — Ее зовут Марианна. Никто не может достоверно сказать, откуда произошло это имя: скорее всего, прежде самым популярным именем во Франции было Мария, а за ним следовало имя Анна. В результате их сращения образовалось Марианна.

В моем мозгу стали взрываться шарики, как в газировке, — так всегда бывает, когда градус абсурда в помещении доходит до критической отметки.

— Вы наверняка заметили, что у девушки полуобнажена грудь. Что же это она, предлагает себя? Она такая распущенная? Или, может, такова была мода тех незапамятных времен? — Соцработница нагнетала интригу в стиле плохих псевдонаучных фильмов.

Сосед слева заерзал, сосед сзади вздохнул, сосед справа замер с неперевернутым листком блокнота. Мне сделалось неуютно от того, что тридцать здоровых мужчин, преимущественно негроидной расы, запертые со мной в одной комнате с восьми утра, синхронно думали об обнаженной девичьей груди.