Дарья Мийе - Как жить с французом

Мнительный Гийом видел опасность даже там, где ее не было. Он пытался починить замки на комнатных дверях, и они больше не закрывались. Он выскабливал из каминной трубы копоть, которая копилась там со времен барона Османна. Он мыл лепнину на потолках мыльным раствором. Я остановила его, когда он объявил, что собирается перестилать ковролин.

К нашему возвращению квартира была препарирована, выпотрошена и наспех залатана. Она стала выглядеть еще больнее. Но Гийом успокаивал, что это своего рода период рубцевания после пластической операции. А вот через пару недель, когда он снимет все швы, она заблистает свежеприобретенной красотой.

Когда швы были сняты, мне не без оснований показалось, что мы стали заложниками нашей квартиры еще надолго. Дело в том, что по французскому законодательству уведомлять домовладельца о желании съехать нужно за три месяца. Хозяин нашей квартиры, почтенный рантье, живущий в вилле на Лазурном Берегу и посещающий Париж только ради визита к гастроэнтерологу, страшно опечалился, узнав, что мы собираемся его покинуть. Это сулило ему много лишних телодвижений. Поэтому, когда Гийом предложил самому заняться поисками следующих арендаторов, мсье возликовал и долго его благодарил.

Гийом предложил это, конечно, не из человеколюбия — просто мы мечтали переехать гораздо раньше, чем истекут положенные три месяца. Мы надеялись быстро найти новых жильцов для нашей больной квартиры и, черкнув им на листке распорядок приема лекарств, удалиться в новую жизнь.

Однако пересдать нашу квартиру, несмотря на невысокую арендную плату и прекрасное расположение, оказалось непросто. Туда не желали въезжать ни друзья, ни друзья друзей, ни дальние знакомые друзей друзей: за год, проведенный здесь в статусе семьи, мы так живописали наши страдания, что эхо о них докатилось до самых дальних окраин нашей социальной сети. Люди, приходившие по объявлениям, сразу чувствовали неуверенность в наших голосах, когда мы рассказывали о ее скромных достоинствах.

К концу первого месяца поисков мы научились хорошо врать.

— Здесь тихо? — спрашивал нас нервный юноша с симптомами начинающейся шизофрении.

Мы согласно кивали.

— Здесь не дует? — спрашивала худосочная студентка, закутанная в шарф по самые глаза.

Мы мотали головами и, не сговариваясь, совершали рокировку, чтобы прикрыть спинами вентиляционные решетки в оконных рамах.

К концу второго месяца поисков мы потеряли всякую совесть. Оно и понятно, ведь нам пришлось платить за обе квартиры — ту, которая нас ждала, и ту, которая не позволяла нам ее покинуть.

— Здесь тепло? — спрашивала мама с младенцем на руках.

— Даже жарко, — уверяла я, оттягивая ворот шерстяного свитера.

— Здесь сухо? — спрашивал старик, наверняка страдающий ревматизмом.

— У нас всегда был включен увлажнитель воздуха, — не моргнув глазом, отвечал Гийом.

В моральном падении мы коснулись дна и уже готовы были предложить небольшое вознаграждение смельчаку, который рискнет вселиться в наше антисанитарное логово. Но однажды вечером Гийом пришел с работы навеселе. Его ботинки отстукивали чечетку, а губы расплывались в самодовольной улыбке.

— У меня прекрасная новость! — возвестил он с порога. — У Лорана и Мариэль обвалилась крыша!

— Э-э… они живы? — взволнованно спросила я, забыв, какими словами только что собиралась его честить.

Гийом сдвинул брови, не вполне поняв вопроса:

— А что с ними станется? Не просто живы, но еще и в спешке ищут квартиру! У них же вся мебель деревянная, а ноябрь обещают еще дождливее октября. Ты понимаешь, что это значит?!

— Уррра! — Я бросилась к нему на шею. — Господь нас услышал!

— Ну, про дожди, положим, это я Лорану приврал, Господь тут ни при чем, — пробурчал Гийом мне в плечо, и в голосе его слышалась гордость.

— Ты у меня просто гений, — воскликнула я и крепко поцеловала его. — Спаситель! Так когда мы съезжаем??

У Мигеля Габаро сложная и интересная судьба. Он сбежал с Кубы, женился на японке, приехал во Францию и открыл здесь ресторан итальянской кухни, где делают лучшую пиццу в Париже, да и во всей Франции… даже в большинстве ресторанов самой Италии. При этом Мигель не устает повторять, что его любимый язык — русский, который он учил в кубинской школе. Каждый наш ужин у Мигеля начинается с небольшой лингвистической тренировки: принимая заказ, он просит меня называть предметы мебели и приборы по-русски и счастливо подмигивает стоящей неподалеку жене: «Вот видишь, я так и говорил, что это с-т-о-о-о-л, а не сти-и-и-ил!» Сегодня пицца была посолена слезами: мы сообщили Мигелю, что через две недели переезжаем и наведываться будем реже.

— О нет, прощайте, мечты снова заговорить по-русски! — заламывал руки Мигель, и его пухлые губы дрожали от неподдельной горечи.

«Снова» в этой фразе — явная гипербола. Хотя мы ужинаем у Мигеля раз в неделю на протяжении многих месяцев, знание его русского за это время не улучшилось. И вряд ли оно когда-то было удовлетворительным.

— Мигель, я знала, что ты расстроишься, и решила сделать тебе подарок. — Я вытянула из сумки папку. — Здесь все подписи по-русски. Это почти как букварь.

В папке лежали семь рисунков, изображающих важные моменты в жизни семьи Габаро — от побега с Кубы (лодка с гребущим руками Мигелем удаляется от острова, на котором беснуются в вечной румбе крутобедрые женщины с сигарами, а вслед ему с развевающегося флага строго глядит Фидель) до рождения младшей дочки (младенец в растерянности ползает по карте мира, выбирая, какое место назвать домом). Давно нужно было подарить Мигелю что-нибудь, что заставило бы его задуматься о декоре помещения. Потому что если у него безукоризненный вкус в кулинарии, то в оформлении интерьера он подкачал. Стены его душевного заведения были выкрашены в больнично-зеленый цвет, при взгляде на который даже тирамису начинало горчить.

— Я подумала, ты мог бы развесить их по стенам ресторана. Если тебе понравится, конечно.

— Спасибо, ийето ошень красииииво! — с усилием проговорил Мигель по-русски.

— Теперь ты будешь меньше по нам скучать? — спросила я.

Глаза Мигеля увлажнились, он сгреб нас троих в охапку своими большими, сильными руками пиццайоло.

— Я уже по вам скучаю, — протрубил он, переходя на более привычный французский. — Особенно по моему преподавателю русского. Спасибо! Это так здорово, что ты нарисовала. Ужин за счет заведения!

Я видела, что у Гийома подрагивают губы, и сама уже готова была прослезиться. Надо будет сделать прощальные картинки также Джамелю, держателю ночного ларька, индусам из ресторана напротив, продавцу велосипедного магазина и директору турагентства, располагающегося в нашем доме. Всем, с кем мы каждый день здороваемся по дороге от метро до подъезда.