Дмитрий Правдин - Хирург возвращается

— Не у нас, а у вас, — поправляет его Зинаида Карповна. — Разумеется, больной сложный, он перенес инсульт, но это меркнет перед прогрессирующим холециститом. Паша, он погибнет от перитонита! Нужно испробовать последнюю возможность! Я за операцию двумя руками! Рассчитайте дозу препаратов, подготовьте его, повторите анализы! Ну, мне вас учить, как давать наркоз в таких случаях?

— А вдруг родственники не согласны на операцию? Он же не в состоянии подписать согласие. Нужно родственников искать! — не унимается Пал Палыч.

— Если идет речь о жизни пациента, то необязательно ждать согласия родственников, — подключаюсь я к разговору. — Достаточно консилиума в составе трех врачей. Нас с Зинаидой Карповной уже двое, причем она — заведующая хирургическим отделением. Слово за вами, Пал Палыч.

— А я вот свою подпись не поставлю!

— Что за новости, Пал Палыч? — поднимает брови доктор Васильева. — На каком основании?

— На том основании, что у больного рак толстой кишки четвертой стадии, а вы его собрались оперировать по поводу холецистита.

— Пал Палыч, — снова говорю я, — смею напомнить, что рак — это опухоль. И если бы она выросла до таких размеров, то уже образовалась бы кишечная непроходимость со всеми сопутствующими осложнениями. А мы этого не видим.

— Ну и слава богу! Получается, рак протекает без кишечной непроходимости, значит, растет не в просвет кишки, а наружу! И все, хватит меня агитировать! Делайте КТ. Если исключите рак — пожалуйста, подпишусь где угодно и дам наркоз! И всё на этом!

— Томограф? Конечно, работает! — печально отвечает на мой вопрос молоденькая девушка-врач, отвечающая за работу этого прибора.

— Отлично! — радуюсь я. — Нам бы посмотреть больного с подозрением на воспаление желчного пузыря.

— А почему не хотите сделать УЗИ?

— Делали уже. Очень скверно видно, специалист — молодой парень, пока еще плохо разбирается. А нам необходимо исключить опухоль правой половины ободочной кишки, по УЗИ он ее не видит. Поможете?

— Я тоже пока не очень в животах разбираюсь. Вот голову еще могу посмотреть…

— Нет, спасибо, голову нам не надо, нам бы живот изолировано глянуть.

— Простите, — девушка опускает взор, — я только три месяца здесь работаю. Я же чистый рентгенолог. Компьютер у нас в больнице только полгода установили, и на нем еще никто толком и не работал. Я проучилась в Петрозаводске только по голове и шее. Говорила главному врачу, что и живот, и все остальное нужно отдельно учиться смотреть, обещал еще раз отправить на учебу. Если вы разбираетесь, то давайте посмотрим вместе.

— Увы, я тоже не обучен этой премудрости!

— А я думала — вы везде дока! — язвит заведующая хирургией.

— С чего вы взяли? — пожимаю я плечами. — Честно признаюсь: в КТ не силен, всегда ориентируюсь лишь на его описание. В компьютерных снимках полный профан. Так что, Зинаида Карповна, раз с КТ номер не прошел, дальше будем ожидать результатов вскрытия?

— Какого еще вскрытия?

— Обычного, патологоанатомического. А если родственники пациента напишут заявление о неоказании надлежащей помощи, то и судебного.

— Вы уверены, что там холецистит? — она поднимает на меня уставшие глаза.

— Ну, на сто процентов не уверен, но оперировать его необходимо без промедления. ГПУ мне подсказывает, что мы на верном пути.

— Что подсказывает? Какое такое ГПУ?

— Глаз! Палец! Ухо! ГПУ. Раз нет компьютера, приходится прибегать к старым испытанным способам диагностики: осмотр, пальпация, аускультация.

— Ясно. ГПУ, надо же! Хорошо, пойдемте в реанимацию, я сама поговорю с Мокрецовым.

Не ведаю, что она там говорит Пал Палычу: я в это время сижу на посту реанимационного отделения у постели больного и заполняю необходимые документы. Только через двадцать минут они, порядочно взвинченные, выходят из кабинета заведующего реанимацией, и Пал Палыч обреченно спрашивает:

— Ну, где тут надо консилиум подписать? Тут, что ли?

— Подаем больного в операционную, или…

— Никаких «или»! — прерывает меня Зинаида Карповна. — Подавайте в операционную, и точка! А персонал я предупрежу.

— Доктор, а куда вы собрались? — преграждает мне путь дородная тетенька в белом халате.

— Туда, — указываю я в сторону дверей с надписью «экстренная операционная». — Нельзя?

— Да, это операционная, и вам в таком виде туда нельзя.

— Как нельзя? Я — оперирующий хирург! У меня пациент на операционном столе уже в наркозе…

— Переоденьтесь, а потом милости просим!

— А я только что переоделся, — я демонстрирую только что надетый медицинский костюм, тщательно выглаженный заботливой сестрой-хозяйкой хирургического отделения.

— В своем в операционную нельзя! Переодевайтесь!

— Дмитрий Андреевич, — догоняет меня Григорий Петрович, — что вы с ними так активно спорите? Переоденьтесь в наш больничный операционный костюм, и дело с концом…

— И где же его взять? — саркастично интересуюсь я у молодого хирурга.

— Где и всегда берем, в предоперационной. Пойдемте, я вам покажу.

Григорий Петрович приводит меня в небольшую уютную комнату, расположенную здесь же на этаже. На ободранной желтой кушетке аккуратной стопкой возвышаются чистые и, вы не поверите, выглаженные операционные робы!

— Выбирайте любую, тут разные размеры, — не без гордости говорит мой провожатый.

— И что, у вас на каждую операцию все хирурги переодеваются в свежий костюм? — дивлюсь я, разглядывая стопку медицинской одежды. Видно, что не новое, но выстиранное и отутюженное до стрелочек.

— Да, а что вас так удивляет? У нас и бахилы, и колпаки с масками надевают чистые, выстиранные, перед каждой операцией.

— Ничего, если не считать того, что у нас в Питере каждый хирург идет оперировать в повседневной робе и колпаке, в своей маске, а никаких бахил нет и в помине.

— Как — в повседневной? — пришел черед изумляться Григорию Петровичу. — В своем костюме идут на операции?

— И в костюме, и колпаке, и обуви! Иногда маски одноразовые выделят, но не так часто, как хотелось бы. Так что у вас здесь самый настоящий оазис медицинского благополучия, в смысле оснащения. Честно признаться, я такого давно не встречал. Пожалуй, только в юности, во время работы в ЦРБ на Дальнем Востоке.

— Дмитрий Андреевич, вы сейчас серьезно говорите или шутите? — Григорий Петрович с подозрением смотрит на меня. — Чтоб в огромной больнице врачи оперировали в своих костюмах и обуви? Виданное ли это дело?

— Увы, мой юный друг, не шучу. Это, к сожалению, суровая реальность. Скажу по секрету — сколько там работаю, столько этот бардак и существует. Мы уже привыкли к нему и считаем это в порядке вещей. А к вам, видишь, приехал — и с непривычки сразу в глаза бросилось. Оказывается, не везде так все плохо.