Дмитрий Правдин - Хирург возвращается

— Да, Зинаида Карповна, — оправдывается девушка, — знаю! Но его из кабинета эндоскопии привезли, по экстренке.

— Всем добрый день! — В кабинет вваливается здоровый дядька, местный врач-эндоскопист, Родион Афанасьевич Бобров. Это колоритный молодчик лет пятидесяти, с небритой дней десять, сморщенной физиономией, с темно-зеленой шелковой лентой в седой жидкой косичке на лысеющем черепе и с массивным золотым кольцом в ухе. От него слегка фонит свежим перегаром и дешевым табаком. — Зина, не ругайся, это я его к вам направил. На него еще историю болезни не успели завести.

— Что там случилось? — морщится заведующая.

— Да понимаешь, — Бобров проходит в ординаторскую и заслоняет своей рослой фигурой почти все окно, — пришел мужик на плановую эндоскопию, ему на ВТЭК надо ехать с язвой. Положена гастроскопия.

— Дальше! — нетерпеливо перебивает его Зинаида Карповна. — Дальше что? Можешь покороче?

— Короче, у него огромная язва в желудке, которая два года не заживает, и в данный момент из нее продолжается значимое кровотечение.

— Так надо его в реанимацию было, а не к нам! — поднимается со стула заведующая.

— А почему в реанимацию? — встреваю я.

— А куда? — с интересом смотрит на меня доктор Васильева. — Все кровотечения у нас лечатся в реанимации.

— Так вначале надо попытаться эндоскопически остановить кровотечение, а если это неэффективно, то срочно оперировать! — возразил я.

— У нас не осуществляют эндоскопический гемостаз (остановку кровотечения), — вздыхает врач-эндоскопист, — нет специальных приспособлений. Мы только диагностируем. Сколько раз уже главному врачу докладывал, а все без толку!

— Тогда в операционную! — Я решительно направляюсь к выходу.

— Дмитрий Андреевич, — бросается следом за мной Зинаида Карповна, — погодите! У нас так не принято! Вначале больного помещаем в реанимацию, а там уже ему капают кровь, вводят кровоостанавливающие и противоязвенные препараты. И уж если ничего не выходит, только тогда мы подключаемся.

— Но это в корне неверно! У больного длительно незаживающая язва, из нее продолжается кровотечение. Вряд ли оно само остановится, а если его невозможно остановить эндоскопически, надо безотлагательно оперировать.

— Да, но очень сложно будет прошить, — стоит на своем Зинаида Карповна. — Язва наверняка толстая и твердая. Все иглы поломаем!

— Не надо ничего прошивать. Только резекция! Необходимо убрать часть органа, несущую язву. И кровотечение остановим, и избавим человека от язвы…

— Но мы не делаем резекции!

— Я — делаю! По-моему, мы с вами о чем-то утром договорились, или вы забыли?

— Делайте, как считаете нужным, — вздыхает Васильева.

— Не как считаю я, а как принято в нашей стране, — уточняю я и отправляюсь смотреть поступившего пациента с язвенным кровотечением. Все остальные идут со мной.

Диагноз виден невооруженным глазом: больной худой, типичный язвенник, изо рта вырывается фонтаном темная кровь со сгустками. Чего еще надо?

Забегая вперед, сообщу, что операция прошла успешно, больной быстро поправился и выписался еще до моего отъезда. Зинаида Карповна больше мне ничего не говорила, а только молча следила за всеми моими действиями. Не пропустила ни одной выполненной мною операции, всегда старалась ассистировать и даже стала писать в истории болезни не так, как ей хочется, а так, как принято.

Но я догадывался, что просто так эта женщина не сдастся. Наверняка у нее приготовлен для меня какой-нибудь сюрприз. И чутье не подвело: самое интересное, как принято в романах, ожидало меня впереди.

Первая рабочая неделя на новом месте пролетает стремительно. Рутина захватила меня, и я весь с головой окунулся в работу: масштабы тут, в Карельске, мелковаты для активного хирурга, но приходится довольствоваться тем, что есть.

По ночам меня по-прежнему никто не тревожит: всех интересных пациентов доставляют в стационар днем или вечером.

Я оперирую почти только экстренно, так как в мои палаты госпитализируют всех самых тяжелых и диагностически неясных пациентов. Догадываюсь, что кто-то к этому приложил руку, так в остальные палаты попадают только плановые и не совсем запущенные с точки зрения хирургии пациенты. Но я не в претензии: в общем-то, сам напросился на роль ведущего хирурга.

Плановых больных с грыжами, водянками и фимозами оперирует заведующая, иногда они достаются Григорию. Он даже поделился со мной и попросил прооперировать пару пациентов с огромными паховыми грыжами. Я, конечно, не отказал.

Наконец по окончании первой полноценной рабочей недели наступает мое первое дежурство по больнице. Как я уже говорил раньше, в хирургии и травматологии через день дежурят либо хирург, либо травматолог. Мне выпадает суточное дежурство в субботу.

К восьми утра я как штык стою в ординаторской травматологического отделения, где заспанный молодой травматолог Петр Петрович силился понять, чего же от него хотят.

— Петр Петрович, — тормошу я завернутого в казенное синее одеяло доктора, растянувшегося на дерматиновом диване. — Ау! Пора вставать! Дежурство ваше закончилось!

— А? Что? — таращит он заспанные глаза. — Который час?

— Почти восемь, пора вставать!

— Доктор, что ж вас в такую рань-то принесло? — недовольно бубнит он, потягиваясь. — Сегодня же суббота: отчитываться начальству не надо. Спали бы себе и спали, и я бы подрых еще! Вы же в больнице, кажется, проживаете?

— Проживаю.

— Так если б вы срочно понадобились, вас нашли бы моментально, не сомневайтесь!

— Странно. Я хотел вас пораньше сменить, торопился, понимаете ли, чтоб вас скорее домой отправить. Думал, вы мне дежурство передать должны как положено.

— Спасибо, конечно, но я и здесь славно высыпаюсь. Знаете, как у нас говорят?

— Как?

— На положено — наложено! — Он нехорошо смеется, продолжая зевать и потягиваться.

— Ну у вас и порядки!

— Да передавать-то особо и нечего, — извиняющимся голосом оправдывается травматолог, видя, что я не одобряю этих шуточек. — За ночь всего раза три в приемник дернули: две пьяные хари заштопал да один вывих плеча вправил. В реанимации все спокойно, на отделениях тоже. У нас, на травме, некого наблюдать, у вас в хирургии тоже…

— А в реанимации записи нашим больным сделали?

— Обижаете. — Травматолог свешивает с дивана голые волосатые ноги. — После вашей пропаганды о правильном ведении послеоперационных больных все пишут, даже мы — травматологи. Причем вашим же больным.

Быстренько распрощавшись, спускаюсь в приемный покой. В нем на удивление пусто — только в дальнем углу коридора, ближе к выходу, полулежит на колченогих стульях один синерожий пропойца. У бедняги плохо с сердцем: пил всего неделю, а сердчишко не выдержало нагрузок и забарахлило. Ему нужно к терапевту, а тот почему-то задерживается. Трудовая дисциплина в выходные дни явно хромает.