Элис Манро - Беглянка

— Я такая, потому что ты злишься.

— Не говори за меня. Ты меня задушишь. Давай-ка займись ужином.

Она так и сделала. Было очевидно, что пятичасовой ученик уже не придет. Она достала картошку и начала ее чистить, но слезы продолжали бежать, и она не видела, что делает. Карла вытерла лицо бумажным полотенцем, оторвала еще одно, чтобы взять с собой, и вышла под дождь. Она не пошла в конюшню, потому что без Флоры там было тоскливо, а побрела по проулку к лесу. Лошади паслись на другом поле. Они подошли к забору, чтобы повидать ее. Казалось, они все, кроме Лиззи, которая резвилась и фыркала, понимают, что мысли ее где-то далеко.

Это началось, когда они прочитали некролог, некролог о мистере Джемисоне. Его напечатали в городской газете, а портрет показали в вечерних новостях. Еще год назад они знали Джемисонов только как своих соседей, которые держались несколько особняком. Она преподавала ботанику в колледже в сорока милях отсюда, поэтому большую часть времени проводила в дороге.

Он был поэтом. Это знали все. Но, по-видимому, его занимали и другие вещи. Для поэта и для пожилого человека — лет на двадцать старше миссис Джемисон — он был грубоват и слишком активен. Он улучшал дренажную систему на своем участке, чистил водопровод и выкладывал его камнями. Он копал и взращивал огород, обносил его забором, вырубал тропинки в лесу и следил за ремонтом в доме.

Их дом представлял собой странное трехчастное сооружение. Он со своими друзьями построил его много лет назад на фундаменте старой разрушившейся фермы. Тех людей называли хиппи, хотя даже тогда, до появления миссис Джемисон, мистер Джемисон был для них староват. Ходили слухи, что они выращивали в лесу марихуану, продавали ее, а деньги хранили в запечатанных стеклянных кувшинах, зарытых неподалеку. Кларк слышал это от людей из города. Он сказал, что это чушь.

— Если и так, то кто-нибудь давно бы нашел и выкопал их, или же заставил бы его сказать, где они.

Прочитав некролог, Карла и Кларк впервые узнали, что за пять лет до смерти Леон Джемисон стал обладателем большой премии. Премии за стихи. Это никто не обсуждал. Очевидно, людям легче было поверить в зарытые стеклянные кувшины, набитые деньгами, чем в деньги, полученные за написанные стихи.

Вскоре после этого Кларк сказал:

— Надо было заставить его заплатить.

Карла тут же поняла, о чем он говорит, но восприняла эти слова как шутку:

— Теперь слишком поздно, — сказала она. — Мертвые не могут платить.

— Он не может. Она может.

— Она уехала в Грецию.

— Она не навсегда туда уехала.

— Она ни о чем не знала, — уклончиво сказала Карла.

— Я и не говорю, что знала.

— Она и понятия не имела об этом.

— Мы можем это исправить.

— Нет, — сказала Карла. — Нет.

Кларк продолжал, как будто не слышал:

— Мы можем сказать, что собираемся подать в суд. Люди всегда получают деньги в таких случаях.

— Как ты это сделаешь? Ты не можешь подать в суд на мертвеца.

— Угроза попадет в газеты. Крупный поэт! Газеты это проглотят. Нам надо только припугнуть ее, и она уступит.

— Это просто фантазия, — сказала Карла. — Ты шутишь.

— Нет, — сказал Кларк, — вообще-то не шучу.

Карла сказала, что не хочет больше говорить об этом, и он согласился.

Но они снова заговорили об этом на следующий день, а потом снова и снова. Иногда у него возникали идеи, абсолютно не практичные, и даже противозаконные. Он начинал говорить о них с нарастающим воодушевлением, а потом, она не могла понять почему, внезапно отвергал их. Если бы кончились эти дожди, если бы пришло нормальное лето, он, возможно, отказался бы и от этой. Но этого не случилось, и весь последний месяц он продолжал твердить о ней как о наиболее реальной и серьезной. Вопрос был в том, сколько денег просить. Если слишком мало, то женщина не воспримет их всерьез, решит, что они берут ее на пушку. Если слишком много, то спрячется и заартачится.

Карла перестала говорить, что это шутка. Вместо этого она стала твердить, что ничего не выйдет. По какой-то причине люди думают, что поэты должны вести себя подобным образом, поэтому никто не будет платить деньги, чтобы скрыть подобные факты.

Он говорил, что все получится — только надо продумать каждый шаг. Карла должна была согласиться и рассказать миссис Джемисон. Тогда подключился бы Кларк, как будто он все это только что узнал и пришел в ужас. Он был бы в ярости, грозился бы рассказать об этом всем. Он дал бы миссис Джемисон первой заговорить о деньгах.

— С тобой поступили несправедливо. К тебе приставали и унижали, и меня оскорбили и унизили тоже, потому что ты моя жена. Это вопрос чести.

Снова и снова он говорил ей об этом, она пыталась увильнуть, но он настаивал.

— Обещай, — говорил он ей. — Обещай.

Это все из-за того, что она ему рассказала. Теперь уж от своих слов не откажешься.

Иногда он заигрывал со мной.

Этот старикашка?

Иногда он зазывал меня в комнату.

Когда ее там нет?

Да. Когда ей надо было выйти в магазин или когда сиделки не было.

Она была в ударе. И ему это нравилось.

А что ты делала потом? Ты заходила?

Она была сама скромность.

Иногда.

Он звал тебя в свою комнату. Да? Карла? А что потом?

Я заходила посмотреть, что ему надо.

И что он хотел?

Все разговоры происходили шепотом, даже если никто их не слышал, даже когда они возились в постели. Сказка, в которой была важна каждая деталь, постепенно обрастала подробностями, и делалось это с нарочитым отвращением, застенчивостью, хихиканьем («грязно, грязно»). И он не один преуспел в этом. Она тоже старалась. Страстно желая угодить ему, возбудить его. И возбудиться самой, каждый раз радуясь тому, что это все еще получается.

И ей уже казалось, что все так и было на самом деле. Она представляла похотливого, ерзающего под простыней старика, прикованного к постели, почти бессловесного, но умело объяснявшего жестами свои желания, старавшегося подманить ее поближе и склонить к участию в своих забавах, а потом и близости. (Она отказывает ему, и это обстоятельство почему-то слегка разочаровывает Кларка.)

Время от времени она спохватывалась, что надо бы остановиться, чтобы ничего не испортить. Она думала о густых сумерках и теле, завернутом в простыни, напичканном лекарствами и усыхающем во взятой напрокат в больнице кровати, оживающем только тогда, когда миссис Джемисон или приходящая сиделка забывали закрыть дверь. Сама она никогда близко к нему не подходила.

Вообще-то она боялась ходить к Джемисонам, но ей нужны были деньги, и было жаль миссис Джемисон, которая казалась такой измученной и была немного не в себе, как если бы ходила во сне. Раз или два Карла не выдерживала и делала какую-нибудь глупость, чтобы разрядить атмосферу. Так же она поступала, когда испуганные неуклюжие наездники, впервые взобравшись на лошадь, чувствовали себя не в своей тарелке. А еще она когда-то делала это, когда Кларк был не в духе. Но с ним этот фокус больше не проходил. А вот история с мистером Джемисоном, вне всякого сомнения, увенчалась успехом.