Джонатан Троппер - На прощанье я скажу

— Ты умрешь, — говорит ему Рич.

Он склонился над Сильвером и водит своей ручкой-фонариком по его глазам.

— А то я не знаю.

Рич выключает свет и пристально смотрит на него.

— У тебя то, что называют amaurosis fugax . [8] Мимолетная слепота (лат.).

— Вот видишь, этого я не знал.

Кейси сидит по-турецки у него в ногах, усмехается и качает головой.

— Маленький кровяной сгусток попадает в глазные сосуды. Может, он сам собой рассосется. Ты уже реагируешь на свет.

Он закрывает правый глаз и видит взрыв светлых пятен в левом.

— Значит, он вернется в норму?

— Возможно. А возможно, и нет.

В палату заходит Дениз. Она слегка запыхалась, будто бежала от самой парковки. Все смотрят на нее, и она краснеет. Она кажется юной и застенчивой, и у Сильвера в груди появляется странное чувство.

— Ты здорово выглядишь.

— Заткнись, Сильвер, — говорит она, но без особого раздражения, и ему приходит в голову, а не думает ли и она о том объятии. — Ты как?

— Справляюсь.

Это старая несмешная шутка времен самого начала их женитьбы, и по быстрой неуверенной улыбке Дениз он видит, что она сработала.

Рич отступает в сторону, в одно мгновение став незваным гостем в собственной больнице, в этой семье, и какая-то небольшая малозначительная часть Сильвера, которая не злорадствует, даже испытывает к нему сочувствие. Если вдруг вы полагали, что на пороге смерти он станет великодушнее, вы ошибались.

— Привет, — говорит ей Рич.

Он целует ее в щеку, и это выглядит странно, потому что на нем врачебный халат, потому что между ними, очевидно, есть некоторое напряжение и потому что раньше она была его, Сильвера.

— Раньше она была моей, — говорит он.

— О, черт, Сильвер! — восклицает Кейси. — Только не начинай!

— Я знаю, — говорит Рич. — Но теперь она будет моей.

— Рич, — тихо одергивает Дениз.

— Что?! — Рич поворачивается к ней. — Разве не этим мы тут занимаемся? Говорим все, что вздумается, верно? И всем весело.

— Он болен.

— Он не просто болен. Он умирает. И я единственный, кто вроде как намерен этого не допустить.

— И я это ценю, — говорит Сильвер.

— Ты мудак, Сильвер.

— На этот счет я бы послушал заключение другого врача.

Рич разворачивается так стремительно, что Сильвер уверен, он собирается врезать ему.

— Окей, Сильвер, вот тебе заключение другого врача, — выдает он. — Ты не хочешь умирать. Ты просто хочешь легкого прощения, хочешь, чтобы никто не вспоминал, что ты бросил жену и дочь. Ты так поглощен собой, что даже не видишь, что всем этим ты только еще больше их доканываешь.

— Прекрати, — говорит Дениз.

— Скажи, что я неправ, Дениз! — кричит он. — Скажи, что не из-за него я ночую в гостинице.

— В гостинице? — Сильвер.

— Заткнись, Сильвер, — Кейси.

— Не надо здесь, — Дениз.

— А где еще? Ты даже на звонки мои не отвечаешь, — Рич.

Сильвер вылезает из кровати и смотрит на Кейси.

— Пусть поговорят, — заявляет он, направляясь к двери. Но Рич преграждает ему путь. Сильвер оглядывает его с ног до головы, прикидывая, назревает ли мордобой. Рич выше на несколько сантиметров, но, вероятно, ни разу в своей взрослой жизни не дрался, а вот Сильвер — настоящий ветеран пьяных разборок. Ни одной из них он не помнит, и все они были проиграны, но все же умение держать удар — это уже полбитвы.

— Она твоей не будет, — говорит Рич.

— Что?

Рич смотрит на Дениз, произносит медленно и размеренно:

— Дениз. Она твоей не будет. Она выйдет за меня. Возможно, она сейчас и сомневается, но закончится все именно этим. Даже если ты оттянешь это ненадолго, даже если временно собьешь с толку, но в конце концов я женюсь на Дениз, и мы вместе с Кейси… похороним тебя.

— Если только я не сделаю операцию.

— Верно. Ты будешь жить или умрешь. Но мою жену ты не получишь.

Он был благороден и мерзок одновременно. Позже Сильвер еще раз проиграет этот разговор в голове, чтобы понять, как же это Ричу удалось. Но сейчас Сильверу немедленно надо уйти.

— Куда ты?! — испуганно кричит ему вслед Дениз.

— Домой.

— У тебя только что был приступ, Сильвер!

— Ага, — отвечает он. — Но он был несерьезный.

В коридоре он оборачивается на Кейси.

— Все в порядке, детка, не плачь.

— Я не плачу, — говорит Кейси и пальцами вытирает ему лицо. — Плачешь ты.

Когда-то он любил девушку. Она была красива и добра, мягка и тверда, у нее был острый ум и убийственная улыбка, и по каким-то загадочным причинам она тоже его любила. Она смеялась над его шутками, и желала его тело, и отдавалась любви к нему со слепым доверием, что согревало ему душу и одновременно пугало. Они занимались любовью неистово и самозабвенно — так, что земля дрожала. И потом, лежа рядом с ней, бедро к бедру, со вкусом ее пота на языке, он давал обещания, и она верила им. Это не была любовь с первого взгляда, скорее из тех, что разгорается медленно, но если уж накроет, то с концами. И потом, однажды вечером, когда они ели мороженое на пристани, он попросил ее снять кладдахское кольцо, [9] Кольцо в форме рук, которые держат сердце, увенчанное короной. В Ирландии его было принято дарить в знак дружбы или в качестве обручального. чтобы получше рассмотреть, а вернул уже кольцо с бриллиантом. И она никак не могла унять слезы, и он целовал их, и обещал, что никогда больше она не будет плакать по его вине, и это было одно из сотен обещаний, которые он нарушал раньше, чем сам мог предположить.

Пятничный ужин оказывается настоящей ловушкой. Кейси и Сильвер заходят под крики и вопли его племянников, Чак и Руби сидят на диване в гостиной, угрюмо беседуют с Дениз, которой явно как-то не по себе в доме бывших свекров.

— О, черт! — тихо произносит Кейси.

— Ты была в курсе?

— Ни сном, ни духом.

Рубен подходит поздороваться, в выходном костюме, приглаженный и отутюженный. Он только что вернулся с вечерней молитвы. Пахнет как в детстве — свежеиспеченной халой, фаршированной рыбой и голубцами. На столе белая узорчатая скатерть, посередине ярко горят свечи в серебряных подсвечниках для шабата. Таким было его детство — безопасным, теплым и ярко освещенным, и оказавшись здесь теперь, он чувствует себя давным — Давно умершим, потерявшимся призраком, застрявшим между мирами по неоконченным делам.

— Надеюсь, ты не против, — обнимая его, говорит отец.

— Ты бы мог сказать, что они все будут здесь.

— Тогда ты бы не пришел, а я не мог так расстроить твою мать.

— Так что решил расстроить меня.

Он улыбается.

— Я люблю тебя, но сплю в ее постели.

— Папаши, давайте без пошлостей, — говорит Кейси, и он довольно целует ее в щеку.

— Он здесь? — кричит из кухни Элейн.