Артуро Перес-Реверте - Танго старой гвардии

Направив бритву, Макс вновь повернулся к потускневшему зеркалу шкафа и критически осмотрел свое лицо с синяками под глазами — сказывалась бессонная ночь. Семи лет не хватило, чтобы справиться с призраками. Чтобы отогнать демонов, как говорили мавры и перенявший у них это выражение капрал Борис Долгорукий, который однажды, сунув в рот ствол пистолета, покончил с демонами навсегда: с демонами — а заодно и с собой. Чтобы справиться, семи лет не хватило, а вот чтобы научиться терпеливо сносить их беспокойное общество — вполне. И потому Макс сумел отделаться от неприятных воспоминаний и полностью сосредоточился на тщательном бритье, еле слышно напевая себе под нос танго из тех, что звучали вчера в «Ферровиарии». Спустя несколько мгновений задумчиво улыбнулся намыленному лицу, глядевшему на него из зеркала. Воспоминание о Мече Инсунсе оказалось действенным средством против назойливых демонов прошлого. О ее надменной манере танцевать. Или о ее речах, где молчания и отблесков текучего меда больше, чем слов. И о планах, которые Макс постепенно, неторопливо вынашивал в отношении ее самой, ее мужа и будущего. Эти идеи с каждой минутой обретали все бо́льшую определенность и законченность по мере того, как осторожные прикосновения острой стали обнажали кожу из-под хлопьев мыльной пены.

Слава богу, вчерашний вечер окончился без происшествий. Армандо де Троэйе долго слушал танго в старинном духе и смотрел на танцующих — ни Меча Инсунса, ни Макс на площадку больше не выходили, — а потом, когда расстроенная пианола, проигрывавшая шумные и неопознаваемые танго, сменила музыкантов, пригласил все трио за свой стол. И потребовал для них чего-нибудь особенного. Подайте самого лучшего и дорогого, что у вас есть, сказал он, вертя в пальцах свой золотой портсигар. Однако официантка, пошептавшись с хозяином — щетинистоусым испанцем разбойного вида, — сообщила, что за ближайшей бутылкой шампанского надо кварталов сорок ехать на семнадцатом трамвае, да и все равно не достать, потому что уже поздно; так что композитору пришлось довольствоваться несколькими двойными порциями граппы и безымянным коньяком, не считая не откупоренной еще бутылки местного джина и воды в сифоне синего стекла. Всему этому, равно как и поданным на закуску ломтикам мяса на шпажках, была воздана честь в дыму сигарет и сигар. В иных обстоятельствах Макс заинтересовался бы разговором де Троэйе с тремя ветеранами — кривой аккордеонист со стеклянным глазом помнил девятисотые годы, времена Хансена и Руби Мирейи — и послушал бы их воззрения на танго новые и старые, манеру исполнения, тексты и музыку, но в тот день мысли его были заняты другим. Одноглазый музыкант, которому джин и душевная обстановка немного развязали язык, признался, что по нотам играть не умеет, больше того, никогда в них не нуждался. Всю жизнь подбирает по слуху. А исполняет он и двое его товарищей настоящие танго — те, которые танцуют, как исстари повелось, в быстром темпе, с резкими паузами в нужных местах, — а не те прилизанные салонные подделки, введенные в моду Парижем и кинематографом. Что же касается текстов, то сгубило танго и унизило тех, кто танцевал его, неуемное стремление превратить придурковатого плаксивого рогоносца, брошенного женой, в героя, а фабричную девицу — в увядшую болотную кувшинку. Подлинное танго, добавил кривой, под бульканье джина и энергичные одобрительные восклицания своих товарищей, принадлежало сброду из предместий — оно проникнуто злобной и дерзкой насмешкой бандита или проститутки, шутовским цинизмом людей отпетых, конченых и сознающих это. И тут утонченные поэты и музыканты оказались совершенно лишними. Танго хорошо, когда нужно сказать комплимент женщине, обнимая ее, или устроить шумный загул с дружками. И, подводя итог, можно сказать, танго — это инстинкт, ритм, импровизация и похабные слова. А то, во что его превратили, вы уж простите меня, сеньора, — тут его единственный глаз скосился на Мечу — это тошнотные розовые сопли. Если так дальше пойдет со всеми этими розами и грезами, с покинутым холостяцким гнездышком, со всеми этими слезливыми чувствованиями, то скоро, глядишь, взвоют о бедной вдовой мамочке и о несчастной слепенькой девушке, продающей цветы на углу.

Де Троэйе был в восторге от всего этого и на диво разговорчив и общителен. Чокался с музыкантами и время от времени продолжал записывать что-то крошечными буквами на манжете. Выпитое постепенно сказывалось в том, как блестели у него глаза, как он выговаривал иные слова и как склонялся над столом, внимательно слушая собеседников. Через полчаса трое музыкантов из «Ферровиарии» и друг Дягилева, Равеля и Стравинского беседовали так, будто всю жизнь выступали вместе. Макс же был настороже и краем глаза держал в поле зрения остальных посетителей, поглядывавших на их стол с любопытством или опаской. Давешний партнер Мечи не спускал с них глаз из-под век, набрякших от сигаретного дыма — он курил, не переставая, — а его спутница в цветастой блузе, собрав юбку на коленях и подавшись вперед, без стеснения подтягивала черные чулки. В эту минуту Меча сообщила, что хочет выкурить сигарету на воздухе. И, не дожидаясь ответа мужа, поднялась и направилась к дверям, постукивая каблуками так же неторопливо, решительно и твердо, как во время своего недавнего танца с Хуаном Ребенке. А тот издали смотрел ей вслед, наблюдая не без плотоядного интереса, как покачиваются на ходу ее бедра, и отвел от них взгляд, лишь когда Макс подтянул галстук, застегнул пиджак и двинулся за женщиной. И не надо было оборачиваться, чтобы подтвердить то, что он знал и так: Армандо де Троэйе тоже провожает их глазами.

Он прошел по собственной удлиненной тени, которую уличный фонарь растянул по всей кирпичной дорожке. Меча Инсунса неподвижно стояла на углу, там, где исчезали во тьме пустыря, граничившего с Риачуэло, последние домики квартала — приземистые, из волнистого цинка. Приближаясь, Макс поискал глазами «Пирс-Эрроу» и вскоре — когда шофер на миг включил фары, обозначив свое присутствие, — заметил лимузин на другой стороне улицы. Хороший парень, успокоенно подумал он. Ему понравился этот исполнительный и предусмотрительный Петросси в синем форменном костюме, в фуражке и с пистолетом в «бардачке».

Когда он подошел, Меча, отбросив окурок, слушала стрекот цикад и лягушачье кваканье, доносившееся из кустов и со стороны старых гнилых деревянных доков на берегу. Луна еще не взошла, и конец вымощенной брусчаткой улицы тонул во тьме, однако стальная конструкция, венчавшая мост, очень четко вырисовывалась в призрачном свете каких-то огней, пронзавших ночь в квартале Барракас-Сур. Макс остановился рядом и закурил свою турецкую сигарету. Он знал, что, пока горит спичка, Меча разглядывает его. И, тряхнув рукой, погасил огонек, выпустил первое облачко дыма, взглянул в ответ. Темный силуэт выделялся на фоне неба, подсвеченного дальними огнями.