Томас Пинчон - Внутренний порок

— Видишь? — кивает Мэри-Энн, и дорожка с записанным смехом вся заходится от веселья. Не замеченный в общем гаме, появляется Профессор с каким-то анти-Годзилловским оружием причудливого вида, которое он изобретал: разные аналоговые пульты управления, параболические антенны и гигантские стеклянные спирали, в которых пульсирует неземное лиловое сияние, — но не успевает он показать оружие в действии, Гиллиган, перепутав приборчик со Шкипером, падает на него с дерева, чуть-чуть избежав облучения и насаживания на кол.

— Я его только что откалибровал! — в смятении восклицает Проф.

— Может, он ещё на гарантии? — вопрошает Гиллиган.

Нам с операторского крана показывают то, что должен видеть Годзилла. Он разглядывает поведение на острове, как обычно, очаровательно озадаченный, чешет в затылке так, что должен напоминать нам Стэна Лорела. Затемнённый переход к рекламе.

В какой-то миг, должно быть, Док потерял нить фильма и на следующее утро проснулся под Генри Киссинджера, который в программе «Сегодня» вещал:

— Ну што ш, токта мы толшны просто спрОсить на них помпы, расфе нет?

Советника по национальной безопасности заглушило длительное бибиканье с наружной парковки. То были Шайб и Триллиум в «камаро», сплошь украшенном туалетной бумагой различных модных оттенков и психоделических узоров, пивными банками и табличкой с кривыми буквами «Ново Брачные». Похоже, что после ночи безостановочной вечеринки парочка побывала в окружном суде, добыла там лицензию, оттуда направилась прямиком в «Вересковую часовенку», и вскорости их сочетали: Эйнар выступил дружкой жениха и сам решил сбежать с другим будущим женихом, ждавшим невесту, как оказалось — в последний момент смалодушничавшую, поскольку, как он обнаружил со всеми признаками облегчения, и у него самого душа по этому поводу была невелика. На конец службы Шайб с Эйнаром уговорили электроорганиста подыграть им в дуэте любимой Этель-Мёрменовой «Ты не болен, ты просто влюблён» из «Зови меня мадам», хотя, как обычно, неловкость вызвали разборки, кто будет петь за Этель Мёрмен.

Шайбу с Доком выпала минутка перекинуться парой слов.

— Поздравляю, чувак, она роскошная цыпа.

Бракосочетание — даже в этом городе — творит с человеком странное.

— Она может меня спасти. — Кивая и таращась, как заурядный беглец на автостанции.

— Кто за тобой гонится, Шайб?

— Никто, — а у самого глаза молят, хотя не обязательно лично Дока.

— Спасение, вишь, у меня с ним собственные зависы, птушто я всё думаю, что мог бы спасти Мики от того, что с ним стало, чем бы там оно ни стало. Может, и Глена бы?

Свастика на голове Шайба запульсировала.

— Сам насчёт этого не вполне на цыпочках ни по каким тюльпанам не хожу, — сказал он. — Глен был ебанат, но мы-то кровные братушки с ним, а это кое-что да значить же должно. А останься я на той смене? это бы со мной случилось. — Что не вполне означало, будто он бы пожертвовал собой ради Глена. Смотрел он теперь так, что Доку стало не по себе. — А вот ты — ты б никого не спас.

— Настолько дело сделано, думаешь?

— Не надо вам в это, блядь, впутываться, мистер Спортелло. — Свастика уже неистово билась. — Мафия — она не такая. Даже та Мафия понарошку, которую вы, публика, считаете Мафией.

Док пошарил по карманам, где косяк.

— Не улавливаю.

Шайб достал из нагрудного кармана рубашки Дока пачку «Холодков», одну закурил, а пачку оставил себе.

— Эти мормонские ебучки в ФБР. Они ж не затыкаются, проповедуют, будто тут все макаронники. Типа на этом всё, finito [72] Кончено (ит.) . , одни макаронники, избавься от них — и всё распустится розами, как Этель всегда грит. Так об этой расовой херне вообще не стоит, чувак, это сплошь маскировка. Хауард Хьюз, он что? Ариец до мозга костей, верно? а на кого работает? Как насчёт Мафии за Мафией ?

Ну, будь Шайб каким-нибудь средним торчком из калифорнийского прибрежного городишки, Док списал бы всё на обычную паранойю и пожелал ему счастливого медового месяца, а сам бы вернулся к работе. Но Шайб по-прежнему настаивал, что ни о чём ничего не знает, и что бы ни дышало ему в затылок, всё ближе и ближе, оно пугало его до того, что молчать он не мог, ибо от молчания толку ему было чуть.

— На-ка тебе простой и лёгкий, — пошёл на понижение Док. — Мики когда-нибудь говорил что-нибудь про город, который он хочет выстроить где-то в пустыне?

— В последнее время — ни о чём, кроме. Аррепентимьенто. По-испански — «простите, не хотел». По его замыслу, там кто угодно мог жить бесплатно, неважно, кто ты, — приходи, и если квартира открыта, она твоя, на ночь, навсегда, этсетера этсетера и так далее, как всегда грит Король Сиама. Вот, дорожная карта есть, покажу.

Подошла Триллиум и просунула руки под татуированное плечо Шайба — то, на котором череп с кинжалом в глазнице.

— Нам бы уже пора ехать, любовь моя.

— Машину, ребята, можете себе оставить, — сказал Док, — за неделю вперёд уплачено, а также всё, что осталось от номера, считайте моим свадебным подарком. Можно мне покурку обратно?

Триллиум проводила Дока к лимузину, где ждал Тито.

— Он правда любовь всей моей жизни, Док. Я ему нужна.

— У тебя остались мои номера, домашний и конторы, да?

— Позвоним, честно.

— Всего наилучшего, миссис Бобертон.

Вечер пришёл, застав всех врасплох. Тито отвёз Адольфо с Инес в аэропорт, и, снова выезжая на шоссе, они с Доком заметили, как к аэропорту сворачивает машина — автопарково-серая, движется как-то решительно и безжалостно; им стало понятно, за кем. Тито поднялся на трассу и порулил в пустыню.

— Милый городишко, но ну его нафиг.

Как астронавтов в космическом корабле, их яростно вбило в спинки сидений, когда Тито включил некую секретную функцию, и за окнами городской неон начал растягиваться длинными мазками спектра, к синему впереди, а в чёрных далях, обрамлённых зеркальцем Тито, всякая точка света краснела, удалялась, конвергировала. В машинной магнитоле у Тито играли кассеты Розы Эскенази.

— Только послушай, я эту цыпу обожаю, она в своё время была Бесси Смит, чистая душа. — Он подпел несколько тактов. — «Tiátimo meráki» , у кого этого не было, чувак? нужды, такой безнадёжной, такой бесстыжей, что чего бы кто ни сказал — всё нихера не значит. — Доку это показалось лишними торчковыми базарами, но когда он попривык к гаммам и модуляциям голоса, поймал себя на том, что думает о Триллиум: что бы она разобрала в этих Титовых «рембетиссах» и том конкретном томленье, о котором они пели.

Они ехали сквозь ночь и с первым проблеском зари добрались до того поворота, который Шайб показал Доку на карте, после чего свернули на автодорогу штата, доехали по ней до грунтовки, затем съехали с асфальта на утрамбованный просёлок, мимо битых висячих ворот через просохшую стирку на звенящих скотозащитных ограждениях, мимо юкки и маленьких приземистых кактусов, пустынных диких цветочков на обочине, вдали торчат скалы, в алкалиновой яркости движутся тёмные кляксы, может, ослики, а не то койоты или чернохвостые олени, хотя, может, и пришельцы с высадок давным-давно, ибо Док повсюду чуял признаки древних посещений.