Томас Пинчон - Внутренний порок

Разумеется, значило это и то, что Надю и Аметист придётся покинуть навсегда. Но дома никто, всё время напоминал себе он, уже давно не бывал счастлив, а «бдюки» пообещали анонимно отправить Наде одноразовую выплату с прозрачнейшим намёком, что деньги пришли от Дика. Однако выглядеть должно было так, будто он им это оставил по завещанию, ибо для выполнения этого конкретного задания он должен перевоплотиться в одну или несколько новых личностей, а старая личность — Дик Харлинген — должна перестать быть.

— Подделать мою смерть? Ой, я не знаю, чувак, в смысле — это ж очень дурная карма. Не знаю даже, хочу ли я, как это называют «Маленький Энтони и Империалы», «искушать руку судьбы», понимаешь?

— Зачем считать это смертью? почему не реинкарнацией? Все хотят себе иной жизни. Вот твой шанс. Больше того, ещё и развлечёшься, жопой рискнёшь так, как в героиновом мире тебе и не снилось бы, а платят тут жирно, гораздо лучше зарплаты — если ты когда-нибудь работал за зарплату, то есть.

— А новые кусалки можно?

— Фальшивые зубы? Устроим.

Кроме того, Дика заверили, что на его сбытчика Ле-Драно дали слам, и он устроит так, что на месте передозы найдут какой-нибудь особо смертоносный неразбодяженный белый китаец. Дику посоветовали замазаться ровно такой дозой, чтобы достоверно смотреться в неотложке, но не двинуть кони.

— Не самая любимая часть проделки для меня, притален Дик Доку. — Там, типа, было: лучше б ничего теперь не проебать, не терять соображалова, ну и я, само собой, всё растерял. В общем, чуть не слопал Большую Сосиску.

— А откуда у твоего сбытчика этот героин? — спросил Док, скорее блюдя формальность.

— Какая-то кучка пухлых шиферов возит напрямую — с ними Ле-Драно обычно не связывался. Кто бы ни были, напугали они его до дрища, хотя он просто был посредником, чтоб не вышли на этот другой источник. А они ему постоянно твердили: «Никому ни слова». Молчание — вот их большая тема. Поэтому, когда он тут на днях всплыл в канале, знаешь, я само собой не мог не заинтересоваться?

— Что угодно могло быть, — сказал Док, — история у него длинная.

— Наверно.

В итоге, как и прочие обратившие души до него, Дик оттрубил небольшой неудобный срок в «Хрискилодоне», в программе по соскоку с героина: визиты в Мастерскую по обслуживанию улыбок доктора стоматологии Руди Блатнойда казались там чуть ли не каникулами. Новые зубы означали новый мундштук, и здесь тоже потребовалась некоторая подгонка, но в конце концов как-то ночью он оказался в кабинке уборных «ЛАКСа» — передавал под перегородкой компрометирующие записки на туалетной бумаге одному законодателю штата с тайными сексуальными томленьями, которого «бдюки» желали иметь, по их выражению, «в команде». После этого — догадался он — прослушивания задания постепенно стали требовать от него больше и больше: иногда в подготовку входило чтение Герберта Маркузе и Председателя Мао, а это включало и проблемы понимания, мало того — ещё и ежедневные разминки в додзё в Уиттьере, постановку произношения во внешнем Голливуде и уроки избегающего вождения аж в Чэтсуорте.

Совсем немного погодя Дик осознал, что патриоты, им рулившие, сами рулились совершенно другим уровнем власти, который, судя по всему, считал себя вправе на хую вертеть жизни тех, кто не был так же хорош или смышлён, как они, а это означало — всех. Дик узнал, что его пометили ярлыком «личность с привычкой», рассчитывая, что он, пристрастившись к стукачеству, сочтёт, что соскочить с такой жизни так же трудно, как с героина, если не трудней. Вскоре его начали отряжать тусоваться в студгородках — университетов, общинных колледжей, старших школ — и медленно научаться просачиваться во всевозможные антивоенные, антипризывные, антикапиталистические кружки. В первые месяцы он был так занят, что не оставалось времени даже подумать о том, что он вообще натворил и есть ли у всего этого будущее. Однажды вечером в Вествуде он шёл по пятам за элементами одной группы в УКЛА, называлась она «Союз Ловцов из Бонгов Дыма» (СЛОБОДы), когда заметил маленькую девочку, возраста где-то Аметистового: затаив от восторга дух, она стояла перед освещённой витриной книжного магазина и звала маму, чтоб подошла и тоже посмотрела. «Книжки, мама! Книжки!» Дик замер как вкопанный, а его добыча тем временем занималась своими вечерними делами и дальше. Впервые с тех пор, как Дик подписался к «бдюкам», подумал он хоть сколько-нибудь о семье, которую бросил ради того, что полагал, должно быть, гораздо важнее.

В тот миг всё было ясно — кармическая ошибка подделки собственной смерти, вероятность, что перед людьми, которых он помогает подставлять, маячат глубокие возможности, включая реальную смерть, а яснее всего — как он скучает по Наде и Аметист, больше, отчаянно больше, нежели когда-либо рассчитывал скучать. Без всяких ресурсов, сочувствия или поддержки Дику ни с того ни с сего и чересчур поздно захотелось вернуть себе прежнюю жизнь.

— И примерно тогда-то ты меня попросил к ним присмотреться?

— Ну, вот в таком вот я был отчаянии.

— Это здесь, так?

Док съехал на обочину у выезда от дома «Досок».

— Вот ещё что.

— Ой-ёй.

— Первоначальное приглашение на работу от «Бдящей Калифорнии» — кто на тебя тогда вышел?

Дик посмотрел на Дока так, будто впервые его видел.

— Когда я начал шпионить, мне всё непонятно было, почему люди задают те вопросы, которые задают. Потом я стал замечать, насколько часто они уже знают ответ, но просто хотят услышать его чужим голосом, словно бы снаружи своей головы.

— Ладно, — сказал Док.

— Поговори-ка лучше с Шастой Фей, наверно.

Возвращаясь по прибрежной дороге, Док сумел взвинтить себя до полномасштабного прихода паранойи насчёт Шасты и того, как она, должно быть, использовала — всё то время, что они с Доком были вместе, может, и сразу же как познакомились, — преданного ей торчка, а сама при всяком удобном случае выскальзывала в погожие ночи с ветерком и отправлялась туда, где приглядывали за её нарядом, чтоб ей не приходилось прятать его дома от Дока… просто немного побыть в братстве торчков, оторваться ненадолго от безнадёжного стукачества кредиторского класса, из которого она уже планировала свалить, и тому подобное. Почти вся дорога до Гордиты ушла у него на то, чтобы припомнить: он снова ведёт себя как мудак. Добравшись до себя и переконфигурировав причёску в нечто хотя бы наполовину оттяжное, затем отправившись по эспланаде в Эль-Порто, когда пала ночь и прибой стал невидим, Док вернулся к собственному поумневшему я: оптимизма недобор, снова готов вестись, как простофиля. Нормально.

Сёрферская лавка внизу закрылась рано, однако у Святого в окнах горел свет, и Доку пришлось постучать всего пару-тройку раз — Шаста открыла дверь и даже улыбнулась ему, прежде чем сказать: привет, заходи давай. Она стояла с голыми ногами, в какой-то мексиканской рубашке, бледно-пурпурной с некой оранжевой вышивкой, волосы замотаны в полотенце, а сама пахнет, как только что из душа. Док знал, что влюбился в неё тогда ещё не просто так, была причина, только он всё время её забывал, а теперь вот, раз полувспомнил, пришлось мысленно схватить себя за голову и провести быструю встряску мозгов, пока не доверится себе довольно, чтобы ляпнуть что-нибудь.