Натан Файлер - Шок от падения

Однажды вечером Саймон учился читать. Это случилось вскоре после того, как я присоединился к его занятиям и мы с ним стали читать одну и ту же книгу по очереди.

— Это моя страница, Мэтью. Ты свою уже прочел.

— Я только хочу помочь.

— Я сам справлюсь.

Но у него не очень получалось. Поэтому мама занималась с ним, когда я уже ложился спать, и я смотрел, как она каждый вечер терпеливо объясняет ему одни и те же слова. Ее нежность и терпение были бесконечны. Отца отсылали на дальний конец дивана, так что я видел лишь его ноги в носках, лежащие на журнальном столике.

Саймон читал книжку с картинками «Король-лев», которую ему подарила бабушка Ну. Она стала его любимой, потому что, как только он доходил до той части, где Пумба и Тимон объясняют Симбе, что такое Акуна Матата, папа начинал петь. Самое смешное, что он не помнил слов и где-то к середине всегда оказывалось, что он поет песню короля обезьян, которая совсем даже не из «Короля-льва». Вообще-то, это надо видеть, но получалось действительно очень смешно.

Но только в ту ночь они до этого не дошли, потому что, когда отец Симбы умер — погиб под копытами антилоп, — Саймон вдруг замолчал.

— В чем дело, милый?

— А если папа умрет?

Я уже сказал, что мне было почти не видно отца. И не слышно тоже. Но вы же знаете, что полагается говорить в таких случаях? Наверное, он состроил смешную рожицу, недоуменно распахнул глаза и сказал что-то вроде:

— Ну и ну! Солнышко, ты знаешь что-то такое, чего не знает твой старенький отец?

Обычно этого бывает достаточно, но не в этот раз, потому что Саймон снова сказал:

— Серьезно. А что если ты умрешь? А что если… Если вы оба умрете?

Когда он волновался, ему не хватало дыхания, и от этого становилось только хуже. До моего рождения бывало, что он не мог вздохнуть так долго, что весь синел. Мне мама сказала. И хотя, по ее словам, ему сделали небольшую операцию, чтобы это не повторялось, ее, похоже, это пугало.

— Кто тогда… Что тогда…

Он обхватил себя руками. Я, наверное, выглядел как супергерой, вбежав в комнату в халате, который развевался за моей спиной, как плащ. Вероятно, от неожиданности он отошел от испуга, и я даже не уверен, разобрал ли он мои слова:

— Я буду заботиться о тебе, Саймон. Я всегда буду заботиться о тебе.

Оставшуюся часть мы дочитали все вместе. И когда дошло до «Акуна Матата», мы все вместе запели песню короля обезьян. Я никогда не видел своих родителей такими воодушевленными.

Отец допил остатки вина и потянулся за бутылкой, чтобы налить еще. Мама накрыла его бокал рукой.

— Мы устали. Пойдем спать.

— Я стыжусь своего сына.

— Пожалуйста, не надо.

— Но это так. И не в первый раз.

— Ну и что ты хочешь этим сказать?

— Ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать, и не притворяйся, что тебе самой не стыдно.

— Не смей. Как… Ты просто пьян.

— Пьян?

— Да, пьян. Он наш сын, в конце концов.

Отец отодвинулся на край дивана, и мне были видны только его ноги в носках, лежащие на журнальном столике.

Джейкоб закрепляет прищепки с одной стороны и смотрит, как я закрепляю с другой.

— Эту на третью отметку, — говорит он.

Я уже выучил.

Но он хочет быть уверенным.

Закончив с приготовлениями, я беру пульт и нажимаю кнопку, приводя в движение механическую руку, которая медленно поднимает ее в воздух.

— Спасибо тебе за помощь, — говорит миссис Грининг.

Сегодня у нее хороший день, бывают дни, когда она не может говорить. Думаю, Джейкоб предпочел бы, чтобы она не разговаривала.

Он вылил содержимое сборника для мочи в пластиковый кувшин, пока я стелил свежие простыни и взбивал подушки.

— Сегодня я посижу в кресле, — сказала она.

Джейкоб подставил электрическое кресло-каталку. Он поддерживал ее шею и голову, а я нажал кнопку. Из кухни донеслось пиканье микроволновки, и он пробормотал:

— Я сейчас. — И пошел за чаем.

— А где поднос?

— Вон там, на столике.

Она указала рукой, но даже это движение далось ей тяжело. У нее были лучшие дни и худшие дни. В худшие она не могла делать вообще ничего.

Я вставил поднос в специальные прорези на ее кресле, и она спросила:

— А за своей мамой ты тоже так ухаживаешь?

— Что? Моя мама не…

У нее была длинная стройная шея, но крючковатый нос. Я не мог решить, кто из них красивее, она или мама. Но, думаю, это не важно.

— То есть я хочу сказать…

— Вот, ма, держи. — Джейкоб вернулся и поставил еду на поднос. — Осторожно, горячо.

Он видел меня. Конечно же, он видел меня. Как я подглядывал в окно, следил за ним, смотрел на его маму. Да какая разница? Кому не хочется разболтать свои секреты?

Меня выгнали из школы на две недели. Мама с папой и я сидели на одном конце стола, а заместитель директора — на другом.

— Такое поведение в школе, да и вообще в нашем обществе — недопустимо, — говорила она.

Наверное, мои родители кивали.

Я уткнулся взглядом в ладони: мне было стыдно поднять глаза. Мама сказала, что я очень сожалел о своем поступке и что пришел из школы домой белый, как привидение, а заместитель директора ответила, что она в этом не сомневается, поскольку и она, и другие преподаватели всегда считали меня спокойным, вдумчивым учеником.

Я так сильно сжал кулаки, что на ладони отпечатались полукруглые следы от ногтей. Я чувствовал, что она смотрит на меня, пытаясь проникнуть в мои мысли. Может быть, в семье что-то случилось? Может, меня что-то беспокоит?

Мои родители покачали головами.

Наверное.

Но это все не имело значения, поскольку, когда я вернулся в школу и занял свое место на утренней перекличке, его ухмыляющаяся физиономия появилась рядом со мной.

— Ладно, проехали. Мне было не больно.

Я думаю, ему было нелегко решиться пригласить меня к себе в гости, но тем не менее он это сделал. Он сказал:

— У меня есть «Гранд Зефт Ауто», хочешь поиграть?

Так мы начали дружить. Мы общались после школы. Хотя мне трудно сосредоточиться на играх, даже на тех, что мне раньше нравились. И то же самое с уроками. Вот вроде я слушаю, все понимаю, мне интересно, а в следующий момент голова абсолютно пустая.

Мне было легче сосредоточиться, когда я помогал ему ухаживать за миссис Грининг. Но это случилось не сразу. Сначала я ждал на кухне, пока Джейкоб не сделает все, что нужно, но со временем я стал помогать ему со всякими мелочами: заваривал чай или настраивал радио, пока он измельчал таблетки.

Но через пару месяцев я уже помогал ему во всем и даже решил, что, может быть, после школы пойду учиться на врача.

Я знаю, это глупо.

Сейчас я понимаю.

Я не прошу сочувствия. Раньше меня часто жалели, преимущественно медсестры, как молоденькие, еще не научившиеся держать себя в руках, так и сентиментальные мамаши, которые, глядя на меня, сразу представляли, что такое могло случиться с их собственными детьми. Одна медсестричка однажды сказала мне, что чуть не плакала, читая мою историю болезни. Я послал ее куда подальше. И с этим было покончено.