Салман Рушди - Прощальный вздох мавра

– Они там, наверху, – пожал плечами Васко. – Ты должен быть доволен, что их для меня своровали. Настоящее ура для них! Тебе следовало бы ноги мне целовать за это. Если бы не моя команда профессионалов, они превратились бы в горелые тосты.

– Я требую, чтобы вы провели меня туда немедленно, -сказал я твердо. – А после этого, возможно, Сальвадор Медина окажет мне маленькую услугу. Возможно, мы отправим за ним вашу экономку Ренегаду или просто позвоним ему по телефону.

– Что ж, милости прошу наверх – поглядим, что там есть, – отозвался Васко, на вид нимало не обеспокоенный. – Только сделай одолжение, не спеши, ведь я человек тучный. Что касается остального, я не думаю, что ты действительно жаждешь общения с правосудием. Что лучше в твоих обстоятельствах: инкогнито или когнито? Разумеется, первое. Кроме того, моя возлюбленная Ренегада никогда меня не предаст. И разве тебе никто не говорил, что телефонный провод уже годы как перерезан?

– Вы сказали «моя возлюбленная Ренегада»?

– И моя возлюбленная Фелиситас. Они не причинят мне вреда даже за все золото мира.

– Это значит, что две сестрички сыграли со мной жестокую шутку.

– Никакие они не. сестрички, бедный ты мой Мавр. Они любовницы.

– Друг друга?

– Уже пятнадцать лет. И четырнадцать лет – мои. Мне долгие годы бог знает какую чушь внушали-втолковывали про всякое там единство в многообразии. И теперь не кто иной, как я, Васко, с моими девочками сотворил такое сообщество.

– Мне нет никакого дела до ваших постельных занятий. Пусть скачут на вас, сколько хотят, как на старом пухлом матрасе! Мне-то что? Меня бесит то, что меня надули.

– Но ведь надо было дождаться картин. Какое тут надувательство? И надо было заманить тебя сюда так, чтобы никто не знал.

– Для чего?

– Для чего? А для того, чтобы одним махом избавиться от всех Зогойби, до каких я могу дотянуться, – от четырех картин и одного человека, последнего, как выясняется, в этом проклятом роду; иными словами – для того, чтобы вышло одним кусом пять.

– Пистолет? Васко, вы спятили? Мне грозить пистолетом?

– Всего-навсего маленький пистолетик. Но он у меня в руках. Огромное ура для меня; а для тебя – увы.

Меня ведь предупреждали. Васко Миранда – зловредный дух, а они – ею сообщницы. Я своими глазами видел, как они превращались в летучих мышей.

Но похоже, я с самого начала был у него в руках. Интересно, какая часть жителей городка действует с ним заодно? Сальвадор Медина, пожалуй, все же нет. Готфрид Хельзинг? Насчет телефона сказал правду, но в остальном напустил туману. А остальные? Не плели ли они заговор против меня, не разыгрывали ли грандиозный спектакль, повинуясь властным требованиям Васко? Какие денежные суммы здесь перешли из рук в руки? Не состоят ли все эти люди в каком-нибудь оккультном масонском обществе вроде «Opus Dei»? И как далеко в прошлое идут нити заговора? Таксист Бивар, сотрудник службы иммиграции, странный экипаж самолета по пути из Бомбея… «Одним кусом пять», – сказал Васко. Именно так и сказал. Не тянутся ли сюда некие щупальца от взорванной виллы в Бандре, не месть ли это мне со стороны жертв? Я почувствовал, как мой разум дрейфует, словно сорванный с якоря корабль, и прекратил мои беспочвенные и бесполезные умствования. Мир все равно непознаваем, он – тайна за семью печатями. Мне следовало сосредоточиться на загадке текущего момента.

– Итак, Одинокий Объездчик и его верный Тонто заперты воинственными индейцами в горной долине, – сказал Васко Миранда, с одышкой поднимаясь по лестнице позади меня. – Одинокий Объездчик говорит: «Игра кончена, Тон-то. Мы окружены». А Тонто отвечает: «Что значит – мы, белый человек?»

Высоко над нами находился источник скрежещущей какофонической музыки, которую я все время слышал. Это были нечеловеческие, выматывающие душу звуки, садистские, безжизненные, отчужденные. В начале нашего восхождения я пожаловался на них Васко, но он только отмахнулся.

– В некоторых районах Дальнего Востока, – сообщил он мне, – подобная музыка считается чрезвычайно эротической.

Чем выше мы поднимались, тем громче приходилось ему говорить, чтобы я его слышал. В моей голове начала пульсировать боль.

– Одинокий Объездчик и Тонто располагаются лагерем на ночь, – прокричал Васко. – «Разведи огонь, Тонто», – говорит Одинокий Объездчик. – «Сейчас, кимо сабай». – «Принеси из ручья воды, Тонто». – «Сейчас, кимо сабай». – «Свари кофе, Тонто». И так далее. Вдруг Тонто издает возглас отвращения. «Что случилось?» – спрашивает Одинокий Объездчик. «Ф-ф-фу, – отвечает Тонто, рассматривая подошвы своих мокасин. – Я, кажется, вляпался в большую кучу кимо сабай».

Краем сознания я припомнил, что таксист Бивар, любитель вестернов, носивший имя средневекового, закованного в броню ковбоя Родриго де Бивара по прозвищу Сид, второго по значению после Дон-Кихота испанского странствующего рыцаря, предостерег меня относительно Бененхели, копируя интонации не то Джона Уэйна в любом его фильме, не то Илая Уоллака в «Великолепной семерке»: «Смотри в оба, друг. Там индейский край».

Но сказал ли он это в действительности? Может быть, это ложное воспоминание или полузабытый сон? Я больше ни в чем не был уверен. За исключением, пожалуй, того, что взаправду дошел до края, что край этот не то индейский, не то индийский и что вокруг становится все больше кимо сабай.

В некотором смысле я всю жизнь провел в индейском краю, учась читать его знаки и красться по его тропам, радуясь его необъятности и его неистощимой красоте, сражаясь за территорию, воссылая в вышину дымовые сигналы, колотя в его барабаны, продвигая вперед границы, прокладывая путь сквозь опасности, надеясь найти друзей, страшась его жестокости, тоскуя по его любви. Даже индеец не мог в индейском краю спать спокойно, если он был индейцем не того сорта, не так украшал голову, не на том языке изъяснялся, не те танцы танцевал, не тем богам молился, не в той компании разъезжал. Меня всегда удивляло, как бережно воины, нападавшие на человека в маске с серебряными пулями, обращались с его перьеголовым дружком. В нашем индейско-индийском краю не было места человеку, который не хотел принадлежать племени и мечтал о выходе за его границы; о том, чтобы содрать с себя кожу и обнажить свое внутреннее лицо (ибо таков, если хотите, секрет обретения личности для любого человека); о том, чтобы встать перед раскрашенными по-боевому храбрецами и открыть им голое, очищенное единство плоти.

Ренегада не стала подниматься с нами на башню. Скорее всего, маленькая предательница побежала в объятия своей украшенной бородавкой любовницы, чтобы вместе порадоваться моему пленению. Через узкие окна-бойницы на винтовую лестницу сочился призрачный свет. Стены башни были по меньшей мере метровой толщины, из-за чего в ней было прохладно, даже зябко. Пот на спине высох, и меня пробрала легкая дрожь. Васко, пыхтя и отдуваясь, карабкался за мной следом – бочкообразное привидение с пистолетом. В этом «замке Миранды» двум не знающим покоя духам – последнему из Зогойби и его сумасшедшему врагу – предстояло исполнить финальные па своего потустороннего танца. Все были мертвы, все было потеряно, и в полумгле могла разыгрываться лишь эта фантомная повесть. Не серебряными ли пулями заряжен пистолет Васко Миранды? Говорят, сверхъестественное существо можно убить только серебряной пулей. Как раз мой случай, если я превратился в призрака.