Владимир Файнберг - Словарь для Ники

Дома посадил несколько зёрен в горшок с землёй. Но из них ничего не выросло.

Ранним утром мы выехали на «газике» с упрятанной в джунглях пограничной заставы. Довольно скоро джунгли поредели, и мы оказались у края зыбучих песков пустыни Каракум. «Газик» встал. Дальше дороги не было.

Мой приятель вздел на спину объёмистый рюкзак с чисто вымытыми стеклянными баночками из‑под мёда и мы, бросив машину, двинулись вперёд пешим ходом.

Солнце только вставало. Дул холодный ветер.

Примерно через час перед нами возник проломанный глинобитный забор, за которым виднелись полуразрушенные постройки. Это была заброшенная чуть ли не с довоенных времён погранзастава.

— Осторожно. Здесь много змей, — предупредил приятель. Длинное помещение без крыши, куда мы вошли, наверняка

было когда‑то казармой: рядами стояли железные остовы кроватей. Деревянный проломанный пол, заметённый песком пустыни, хранил следы ползучих тварей. У подоконника настежь раскрытого окна с покосившейся рамой валялась оплетённая паутиной винтовка без затвора.

— Брось! Не трогай её! — крикнул приятель.

Он одну за другой вынул из рюкзака свои баночки и принялся с помощью длинного пинцета ловить скорпионов.

Здесь их почему‑то было полно. Раз в год он добирался сюда на опасную охоту, чтобы потом в городской лаборатории «доить» этих похожих на раков насекомых, получать ценнейший для медиков яд.

Потом мы перешли по бывшему двору к бывшей столовой с кухней. Первое, что я увидел, был лежащий на столе человеческий череп с дыркой в области виска.

— Это я его сюда занёс, — сказал приятель.

Он приподнял череп, потряс им, и оттуда через дыру и глазницы выпало на стол несколько скорпионов с угрожающе задранными хвостами.

— В дуле той винтовки тоже был экземпляр, правда, только один, — сказал он, ловко упрятывая каждого скорпиона в отдельную баночку и плотно завинчивая крышки.

— Что же его не захоронили, этого человека? — спросил я, глядя на череп.

— Захоронили. Ветрами из песка выдуло, — отозвался приятель. — Говорят, их было двенадцать, этих пограничников. Через границу прорвалась сотенная банда басмачей. Всех постреляли, порубили.

…Ни одной змеи я не заметил. Но и скорпионов с меня было достаточно. Хотелось поскорее покинуть мёртвую заставу.

Когда она осталась за спиной, я увидел на горизонте караван верблюдов — длинный, как вечность. Должно быть вспугнутый ими, взмывал в ярко–синее небо орёл. Для которого нет никаких границ.

В подмосковном посёлке Пушкино есть умирающая речка Серебрянка.

В сумерках под холодным октябрьским дождём я одиноко шёл мимо деревянных домиков, уже дымивших печными трубами, мимо речки. Шел к железнодорожной станции. В стылом воздухе стояло предчувствие снега, долгой российской зимы. — Теги! Теги! Теги! — послышалось издалека, с другого берега.

И я увидел девочку с хворостиной. Простоволосая, в летнем сарафане, она бежала к маленькой заводи, где среди увядшей водной растительности и мусора теснилась стайка гусей. — Теги! Теги! — девочка понуждала их выйти из воды и отправиться с ней домой.

Я почему‑то не мог двинуться дальше. Стоял и смотрел, как девочка и гуси скрываются в темноте. Дождь припустил. В окнах домишек сиротливо слезились огни.

Невидимое, оно везде и нигде. Оно есть, и его одновременно нет. Без него ничто не существует.

Ты спросишь: «Как это может быть?»

Подрастешь, прочти книжечку великого китайского мудреца Лао Цзы. Он жил несколько тысячелетий назад.

Говорят, однажды Лао Дзы ушёл в далёкие горы, и больше его никто никогда не встречал.

А я недавно увидел его во сне.

Он постоянно размышлял о Том, Кто все создал и вечно существует вне времени и пространства…

Если присмотреться к произведениям древней китайской живописи, там это Дао очень чувствуется. Невидимое присутствие Бога.

Венчаясь с твоей будущей мамой Мариной, я и предположить не мог, что довольно скоро, особенно после твоего рождения, мы оба до последней клеточки тела станем живой иллюстрацией библейской тайны: «Муж и жена — одна плоть».

Как ты знаешь, мы с Мариной очень разные — внешне, внутренне. Бывают конфликты, доходящие чуть не до рукопашной. Особенно по поводу твоего воспитания.

Да, мы с Мариной очень разные. Но эта разница подобна орлу и решке одной и той же монеты!

Валет, вздымая пыль, гонял с пацанвой мяч посреди двора и каждый раз, приближаясь ко мне, стоящему в воротах, обозначенных двумя кирпичами, напоминал: «Эй, вратарь! Готовься к бою. Часовым ты поставлен у ворот…»

Я был счастлив! Впервые меня допустили участвовать в этой волшебной игре. Правда, только потому, что больше никого не нашлось поставить в ворота. Мне было семь лет. Над двором стояло солнце 1937 года.

— Если пропустишь хоть один гол — убью! — прокричал Валет.

Я мотался между двух кирпичей. Следил за мячом. Пока что он ни разу даже не направился в мою сторону. Голы в ворота забивала наша команда, состоящая из десяти–двенадцатилетних пареньков. Плюс я.

На высокой груде сосновых брёвен, сложенный у каменного флигеля, на лавочках у моего деревянного дома восседала малышня и девчонки — болельщики. Среди них — Галка со свистком и будильником, следившая за временем матча.

Ужасно хотелось отличиться!

На мне, как у настоящего вратаря–голкипера по моде тех довоенных лет, была кепка, на руках — папины перчатки….Заслонив собой солнце, чёрный шар мяча летел в мою сторону. Я успел ухватить его. Но удар был такой силы, что меня вместе с мячом снесло внутрь ворот.

И началось! Я пропустил пять мячей, не отразив ни одного. — Вредитель! Будем бить! — пообещал Валет под улюлюканье двора.

К этому моменту счёт стал 5:5, ничейный. Галка привстала со своим будильником и свистком во рту. Игра подходила к концу.

Меня ещё никто никогда не бил. Но страшнее было то, что больше наверняка не примут в игру.

Я не стал дожидаться свистка. Направился прямиком к дому.

С той минуты и до сих пор, сколько себя помню, ни в каких коллективных играх, тусовках, демонстрациях, партиях, любых объединениях толп не участвую.

Он как год: утро — весна, середина его — лето, вечер — осень, ночь — зима…

Конечно же больше всего люблю утро. Чего не сделаешь с утра, толком не сделаешь за весь день.

Середина дня похожа на приключение. С какими только людьми не встретишься, где только не побываешь! Даже если в одиночестве моешь посуду или чистишь картошку — мысленно оказываешься в иных местах, иных мирах.