Владимир Крупин - Время горящей спички (сборник)

— Загадка русского языка, — это выступил Ильич, я его, хоть и переодетого, узнал. — Аркаша пьян, но мы ему говорим: ну ты, Аркаша, хорош. А завтра: ну, Аркаш, ты вчера был в полном порядке. Хотя он, как можно лицезреть, в полном беспорядке.

— А нам что пожелаете? — поднялась невеста. — Я надеялась на тебя, так надеялась! Завилась, борщ стряпала. Борщ не ел, на завивку ноль внимания, а мне что? Так и молодость пролетит золотой пчелкой. А ты все седеешь и седеешь. А Гената стало жалко, ведь человеческая единица, подлежит сохранению, так ведь?

Генат, не вставая, серьезно на меня посмотрел и кивнул головой:

— Устал я, блин, греться, на фиг, у чужого огня. — Этим он как бы объяснил переход в свое новое состояние. И добавил: — Тут зарыдать способна и корова. Но ты-то, что ж игнорируешь? На следующую свадьбу чтоб не опаздывать. Задробили?

— Совет да любовь, что еще говорят в таких случаях, — пожелал я и скомандовал: — Ближайшие родственники и Аркаша остаются на месте, остальные на выход!

Сам встал за порогом и, когда они проходили возле меня, негромко говорил:

— К Иван Иванычу.

Старался читать Иисусову молитву, но получалось плохо. Вспомнил краткое правило преподобного Серафима Саровского. Но и оно не говорилось. Думалось почему-то, что тут и на березах, и на крышах — всюду телекамеры. Неужели начинаю бояться?

Шагали молча.

— То есть со вчерашнего дня не пили? — спросил я рядом шагавшего.

— Вы ж приказали. Мы и рады стараться. И курить заодно бросили.

Казалось, Иван Иваныч даже и не удивился. Я сразу объяснил ему, что источник таинственного электронного писка был у меня в кармане.

— Мы у тебя позаседаем?

— Да ради Бога. Все ж свои.

— А Лева где? — спросил кто-то. — Леву потеряли. Или потерялся?

— Если он стукач, — стал я размышлять вслух, — то пока ему нечего сказать. Он тогда бы тем более стремился на совет. Ладно. Алеша, читай «Царю Небесный».

Перекрестились, расселись. У Иван Иваныча было довольно свежо, поэтому сидели в пальто и шубах.

— Итак, братья без сестер, — начал я, — вы не оправдали надежд тех, кто вас сюда завез. Я тоже не оправдал, поэтому… поэтому мы все обречены. Не спились — будете отравлены, не отравят — значит, утопят или просто выведут в лес и пристрелят. Или, скорее всего, просто чем-то заразят, усыпят и так далее. Меня, например, когда повезли сюда, усыпили, чтоб я не видел, куда везут.

— Да ведь и мы понятия не имеем, где мы.

— Как? — потрясенно спросил я. — А местные?

— Тут нет местных.

— А Аркаша, а продавщица, а Генат? Людмила?

— Если они и местные, то у них отбили непонятным образом память.

— Не будем терять времени. Коротко, по кругу, сообщите, какие выводы вы делали по своим направлениям. Вы? — Ближе ко мне сидел агроном Вася.

— Выводы у всех у нас были одни — без Бога ни до порога. Так, братья?

— Ты короче, тебе велено про свои опыты доложить.

— Опыт был в том, что засеивались сразу по два участка каждой сельхозкультуры. Уход один и тот же, одни и те же погодные условия. Но поразительный результат: те, которые сажались с молитвой, над которыми свершался молебен, не были подвержены ни вредителям, ни сорнякам.

— Священника приглашали? Откуда? — Я почему-то вспомнил «старца».

— Нет, Алеша окроплял.

Смущенный Алеша поднялся:

— Может, это самочиние у меня, самоуправство, ревность не по разуму? Но результаты подтверждаю.

— Молодец. Садитесь. Следующий по кругу. — Встал музыкант Георгий. Я удивился: — Что, и музыка без Бога ни до порога?

— Она у меня в увлечениях, — разъяснил Георгий. — А так моя тема — сопоставление монархии и демократии. Вот квинтэссенции: выборная власть людей разоряет, ссорит, притупляет чувство ответственности за страну. Курс на благосостояние ведет к деньгам, от них к гордыне. Президентская власть держится угождением толпе, монархическая сильна исполнением заповедей Божиих. Власть не от Бога связана с силами зла и в конце концов неизбежно падает вместе с ними. Президент — временщик, царь — отец. Монархия сплачивает людей. Конечно, и она не идеальна. Время судей было для Израиля более благоденственно, нежели время царей. Но они сами просили царя.

— Гера, это ликбез, — перебили его.

Встал и Ахрипов:

— Социальные вопросы. Да ведь и у меня ликбез, потому что ни семьи, ни школы, ни заботы о стариках без веры в Бога быть не может. То есть может, но и школа будет растить англоязычных «фурсированных» егээроботов, и семьи будут распадаться, и старики будут несчастны. Болезни превращаются в средство наживы недобросовестных врачей. А недобросовестны те, кто живет без голоса Божьего в душе. Понимание того, что болезнь — это следствие греха, должно войти в сознание людей. Перенесение болезни без ропота — начало выработки терпения… Так что и я ничего нового сказать не могу. Но они ждали, что я буду оправдывать аборты, эвтаназию, телегонию, прости, Господи.

Он сел. Вскочил лысый Ильич:

— Для начала не удержусь, сообщу, что передовые либералы и демократы начали именно так называть дочерей: Эвтаназия, Телегония, Себоррея. Уже в детском саду воспитательница Аэробика Фитнес водит с ними хороводы и учит петь: «Как у нас нонче субботея, как у нас нонче диарея…»

— Ты о деле давай, — перебили его.

Лысый Ильич поморщился:

— Да ведь не знаешь, что интереснее. У меня, — он листал блокнот, — о социальных сдвигах и катаклизмах. Это наказания Божии. Более того, я писал в выводах, что как Атилла для Европы в первом тысячелетии, так и масоны со своими воспитанниками-большевиками для России были бичом Божиим за вероотступничество. Но что эти же события высвечивали и величие Божие. Явилось миру созвездие новомучеников начала двадцатого века. На одном Бутовском полигоне упокоилось более трехсот страдальцев, причисленных к лику святых.

Все перекрестились. Ильич продолжил:

— Позвольте позволить сообщение для улыбки. Исследование обезбоженного сожительства супругов. Коротко: кошку год корми — за день забудет, а собаку день корми — год будет помнить. Кошка в доме, собака во дворе. И идущее из глубины веков выражение о женщине: ребро Адама — кость упряма. Главное дело жены — загнать мужа в гроб, а потом говорить, что он был всех лучше. Если мужа жена не лелеяла, то открыл он закон Менделеева.

— Некогда уже комиковать. Да и не закон — систему. Садись, Ильич.

Ильич сверился по своему блокноту:

— Еще же о торговле при демократии. Только резюме: товары и продукты питания становятся все хуже и хуже и все дороже и дороже.

В тишине было слышно, как прогудела досрочно проснувшаяся муха.

— Шеф, — заговорил Иван Иваныч, — надо снять из твоего дома всю, к хренам собачьим, электронику.