Роберт Стоун - Псы войны

— Мне бы хотелось вообще не знать об этом, — сказала она Мардж и Холи-о.

Холи-о прикрыл глаза.

— А ты не думай об этом.

Но Ровена продолжала косить глазом на портрет цветущей мисс Дауд.

— Ой, — вздохнула она, — бывают же уроды, прости господи.

— Хиппи, — мрачно сказал Холи-о.

— Ну да! — возразила Мардж. — Может, это был просто какой-то парень с длинными волосами?

— Это был хиппи, — повторил Холи-о. — Я был там, мне ли не знать. Она умерла у меня на руках.

Мардж посмотрела на руки Холи-о в рукавах блестящего синего дакронового пиджака, они были короткие, но сильные. Интересно, каково это — умирать на таких руках? — подумала она.

— Хиппи-маньяк, — сказал Холи-о, глотнув бренди, чтобы успокоиться. — Это было даже не ограбление. Он убил ее просто ради смеха… А еще кричат: «Мир и любовь», — с горечью добавил он. — Подонки.

Ровена поморщилась:

— Нельзя всех обвинять из-за одного человека, Холи-о.

— Из-за одного?! — возмутился Холи-о. — А как насчет того психа в Йеллоустонском парке? У него были полные карманы обглоданных человеческих пальцев. Он пожирал свои жертвы, ублюдок.

— Как у вас, на Самоа, — сказала Мардж.

Холи-о сверкнул глубоко посаженными глазами:

— Вранье все это. Пусть бы только хоть один хиппи появился на Самоа. Хоть один. Ему бы там надрали задницу.

— Ты же знаешь, Холи-о, — сказала Ровена, — просто потому, что газеты или Эдгар Гувер говорят что-то там такое, это еще не становится правдой. Как история с Чарли Мэнсоном…

Холи-о аж затрясся. Было неразумно заводить его еще больше.

— Ладно, ладно, ты прав, — сказала Мардж, — хватит об этом.

Ровена снова отправилась в туалет. Холи-о с неприязнью посмотрел ей вслед.

— Слишком часто она ходит в туалет, — сказал он. — Думаешь, употребляет?

Мардж отрицательно покачала головой.

— Она мало что знает, — проворчал Холи-о. — Вот в прежние времена была настоящая богема. И часто это был по-настоящему образованный народ, люди искусства. Потом появились битники, люди, может, пониже уровнем. А теперь кругом эти поганые хиппи.

— Холи-о, — спросила Мардж, — ты, кажется, знаешь врача, который может выписать рецепт?

Холи-о помотал головой, словно говоря «нет».

— А что?

— Мне нужно немного дилаудида [32] Dilaudid — торговая марка гидроморфона гидрохлорида, полусинтетического опиата, схожего с морфином. , если можешь достать.

— Зачем? Что-нибудь болит?

— Просто хочу попробовать.

— Попробовать? — Кажется, Холи-о такое желание показалось очень странным. — Ты что, Мардж, употребляешь?

— Просто я подумала, что хорошо бы забалдеть, — ответила Мардж.

— Забудь об этом, — сказал Холи-о. — Лучше уж гуляй налево. Мужу не обязательно все знать.

— Интересно попробовать дилаудид, — сказала Мардж. — Я могу достать долофин, но думаю, дилаудид позабористей.

— Долофин — это мерзость, — сказал Холи-о. — Это же метадон. Он тебя убьет. Героин и то лучше.

— Не хочу иметь дело с этими людьми. Во всяком случае, не сама.

— Чего их бояться? — засмеялся Холи-о. — Обыкновенные ребята.

Вместе с Ровеной, вернувшейся из туалета, они продолжали ждать, когда появятся те, кто должен был за ними прийти.

— Ну как, понравилось тебе в Нью-Йорке? — спросила Ровена Мардж. — Расскажи.

— Не помню, — ответила Мардж. — Я уж и забыла, что была в Нью-Йорке.

Кто-то вошел в вестибюль и негромко постучал в металлическую дверь; Холи-о осторожно открыл, держа наготове дубинку. Это был парень Ровены; они вместе с ней снимали квартиру на Ной-стрит. Звали его Фродо.

— Господи, ну и запашок тут у вас! — сказал Фродо Холи-о.

Ровена пошла ему навстречу.

— И впрямь пахнет, — подхватила она. — Я это первым делом замечаю, как прихожу.

Фродо хихикнул:

— Воняет как в зоопарке. Как в обезьяннике.

Холи-о насупил смуглый лоб.

— В другой раз, — сказал он Ровене, — дожидайся своего дружка на улице.

— Не хотел тебя обидеть, — сказал Фродо.

Когда они ушли, Мардж направилась к запасному выходу на автостоянку. Холи-о крикнул, чтобы она вернулась.

— Я могу дать тебе несколько доз, — предложил он. Посмотрел на нее, как на ребенка, и спросил: — В каком виде предпочитаешь?

— Не знаю. Наверно, таблетки.

— Ладно, Мардж, — добродушно сказал он.

У него все было с собой, в кармане. Он вытряхнул из пластиковой коробочки четыре таблетки ей на ладонь.

— Это будет стоить тебе двадцатку. Расплатишься в пятницу.

Он завысил цену, чтобы Мардж была у него в долгу.

— Дауд это любила, — сказал он. — Очень любила.

Голос у него стал низким, глаза блестели. Мардж, благодарно улыбаясь, смотрела на него. Это было совращение. Дурь породит некую сдержанную холодную близость; будут долгие нежные разговоры, и сопли, и светящиеся пузырьки, безмолвно поднимающиеся во тьме сознания.

— Она и девочек любила, да, Холи-о?

Холи-о улыбнулся:

— Любила, но что она любила по-настоящему, так это дилаудид.

Одиночество. Ему хотелось, чтобы вновь было так, как с Дауд.

Она поблагодарила его, и он предупредил, чтобы она не глотала все таблетки сразу и не принимала первую сейчас, поскольку ей нужно вести машину. Потом, как всегда, проводил ее до запасного выхода и дождался, когда она сядет за руль. Он каждый вечер, провожая ее, проявлял бдительность — оглядывался по сторонам и на пожарную лестницу, нависавшую над дверью, смотрел, не прячется ли кто за углом здания.

Потом, еще раз оглядев переулок, он махнул ей: можно выезжать на улицу. Когда она поравнялась с ним, он наклонился к окну машины.

— Вот увидишь, это хорошая дурь, — уверил он ее. — Людям, и не каким-нибудь там ненормальным, она действительно нравится. Сама же знаешь тунеядцев, которые стали делягами. Они первыми появляются утром на улице, потому что хотят заработать на дурь.

— И ты небось пользуешься случаем.

— Точно, — подтвердил Холи-о. — Ты права.

— Со мной по-другому, — сказала Мардж. — Я хочу попробовать из принципа.

Холи-о поспешил согласиться, что так оно и есть. Он кивнул на прощанье, и она поехала, спокойно, словно в Сан-Франциско и не было никаких индейцев. Она никогда не видела его таким счастливым.

Перед мостом она свернула на Мишшн-стрит. Машина у нее была желтый «форд» 1964 года выпуска, и Мардж очень ее любила, считая, что прекрасно в ней смотрится. Она знала, что, когда она за рулем, у нее очень респектабельный вид, — было нечто осенне-академическое в ней и ее машине, что даже могло вызвать ностальгию у тех, кому нравился 1964 год. Полицейские почти никогда ее не останавливали.

Ее дом стоял на склоне холма, напротив главных ворот университета Беркли. Неподалеку находился тот самый угол, где полиция Окленда разогнала студенческую демонстрацию против войны во Вьетнаме, и Мардж была там в тот день, хотя тогда еще не жила в Беркли. С тех пор прошло уже восемь лет.