Эльчин Сафарли - Тысяча и две ночи. Наши на Востоке (сборник)

— Погоди. Успеется, — разумно одернула торопыгу старшая невестка Фатиха-механика.

В доме 11 вопило до самого утра. Затихало, громыхало чем-то, снова вопило. Притомившийся зритель начал отлипать от окон в полночь и полностью отклеился к рассвету. К утру крики тоже затихли. А к дневному намазу было решено направить к Гюльшен делегацию, чтоб убедиться, что справедливость восстановлена и можно начинать готовиться к поминкам. Не вошедшие в состав делегации, застыли натрий-хлоровыми столбиками на углу возле баккала.

— Ну? — Фатма почти бросилась к моей свекровушке, которой выдалась честь возглавить группу посланниц.

— Все, — махнула рукой свекровушка. — Кончено!

— Убил? — встрепенулась толпа радостно.

— Хуже.

— Кислотой облил? — толпа счастливо заколыхалась цветными косынками, зашелестела радостно — таких прелестей у нас в квартале не случалось давно.

— Хуже?

— Тогда что? Что?

— Привел вчера в дом булгарскую какую-то блядь. Заявил, что теперь либо все вместе жить будут, либо пусть Гюльшен идет на все четыре стороны… Вот так вот…

— Ах ты гад, — выдохнула толпа.

— Ах ты подлюка какая… И где только успел эту шлюху подобрать!

— А Гюльшен бедняжка… Ждала его тут, ждала. Вах-вах-вах…

Квартал вцепился в свежий шмат новостей с ожесточением изголодавшейся гиены.

— А Гюльшен-то как? — вполголоса поинтересовался кто-то очень тормознутый.

Но никто не услышал. Квартал пережевывал челюстями новое событие, за ушами у квартала смачно трещало. Позже выяснилось, что Гюльшен все-таки получила причитающееся по полной программе. Что не осталась в долгу, обрушив на голову развратника мужа медный поднос. Что неведомая «булгарская блядь» достойно отразила нападение Гюльшен, расколотив праздничный сервизик, и что в конце концов все успокоилось. Утряслось… Любовь-ашк и любовь-севги сдулись, превратившись в обыденность.

Дом номер 11 зажил спокойно и привычно.

А наши квартальные сантабарбары вовсе и не закончились. Просто перекатились в другое место. Потому что «жить без любви нельзя на свете… нет».

Я сижу на ковре, под надрывно гудящим кондиционером, который из последних сил разгоняет невыносимую тегеранскую жару. Сложив ноги по-турецки, пишу на стареньком ноутбуке. Рядом на матрасе спит Камран. У нас нет кровати и стола. У нас вообще нет мебели. У нас нет денег, работы, нет своего жилья. И нас в любой момент могут арестовать. Тем не менее я совершенно счастлива…

…По кремовому ковровому фону вьются небесно-голубые растительные узоры «эслими», которые в России называют арабесками. Подобия пальмовых листьев и изогнутых ветвей сходятся, расходятся, перекрещиваются — неповторимая гармония, удивительные сплетения, подобные жизни…

Когда-то я и познакомилась с Камраном, моим мужем, благодаря вот такому сплетению… невидимых проводов. Я — про Интернет. Тогда Ближний Восток для меня, русской девушки, был тайной за семью печатями и ассоциировался исключительно с верблюдами и террористами. Я даже не смогла бы найти Иран на карте без посторонней помощи. Но, видно, правильно говорят: любовь не знает границ…

Через два года после виртуальной встречи я вышла из самолета в пыльном тегеранском аэропорту, пряча непослушные волосы под сползавший платок. Семья жениха приняла меня как родную. Столько тепла мне, пожалуй, дарили только собственные родители. Первым делом будущая свекровь укутала меня в черный халат ниже колена, с пояском («манто», как говорят в Иране). Исключительно из соображений безопасности. Тегеранская полиция не одобрила бы мою куртку, едва прикрывавшую попу.

Строгая иранская мораль не позволяла нам с Камраном оставаться наедине. Тем более на ночь. Мы попытались вырваться, под предлогом поездки в Исфахан — иранское подобие Санкт-Петербурга, культурную столицу страны. Родители пришли в ужас: не расписанные юноша и девушка, путешествующие в одиночку в мусульманской стране, играют с огнем. Нам обоим было по девятнадцать — с точки зрения иранцев, это еще глубокое детство. И потому с нами отправили старшую сестру Камрана, которая сразу намекнула, что никаких глупостей не потерпит…

В отеле Камран держался от меня на пионерском расстоянии, всячески давая администратору понять, что он — «просто переводчик для иностранки». Нас поселили в разных концах гостиницы.

С трудом уговорив сестру остаться в номере, я выволокла Камрана на улицу.

Мы поймали такси и отправились к старинному мосту Си-о-Се Поль.

— Ну что? Хочешь сказать, что так будет всегда? Мы вообще сможем где-нибудь остаться вдвоем?

— Не знаю.

— Я два года ждала встречи. Я работала день и ночь, чтобы сюда приехать. Я тебя люблю и хочу быть с тобой. Как же быть?

— Не знаю.

— Ты хоть что-нибудь знаешь?!

— Я должен тебе кое-что объяснить. Мы не в Тегеране. Мы в другом городе, и если мы с тобой угодим в полицию, нам никто не поможет.

— Что ж ты раньше молчал, что у вас тут все так… так не по-человечески?

— Я не знал. Правда, не знал. До тебя у меня девушек не было. Я понятия не имел, как все сложно. Пойдем, я расскажу тебе одну историю…

Мы спускаемся с моста к реке, тщетно пытаясь укрыться от палящего солнца под деревьями. Камран рассказывает про своего старшего брата Бахрама. Про то, как в шестнадцать лет тот влюбился в соседку, и они встречались в парке. Там на лавочке их и застукали стражи Исламской революции. Девушка прикинулась, что к Бахраму не имеет никакого отношения (и правильно сделала, иначе не миновать бы ей больших неприятностей). «А чего на лавочке с ним сидишь?» — «А он приставал!» Бахрам — благородный юноша, отнекиваться не стал, и его мгновенно сопроводили в кутузку. Хорошо, у отца тогда были деньги и богатые знакомые — через две недели парня удалось-таки вытащить. Все эти две недели Бахрама били нон-стоп. Зубы и челюсть у него до сих пор не в порядке. И к девушкам он потом долго не приближался…

Еще Камран рассказывал, как его мать, впервые после Исламской революции, осмелилась выйти на улицу не в традиционной черной чадре, а в темном пальто до пят, наглухо укутав голову платком. Он, семилетний малыш, семенил следом и ужасно боялся, что их вот-вот побьют камнями за такую «вольность»… Потом он вспомнил, как в десять лет они с братом поехали к другу за опасной контрабандой — видеомагнитофоном, строго запрещенным в Иране в те времена. Устройство завернули в подарочную бумагу и в скатерть, а сверху пристроили вазу с цветами. И на лестнице несколько раз поблагодарили хозяев за «чудесный кухонный комбайн» (среди соседей мог оказаться стукач). А дальше ехали по улицам с блокпостами на каждом перекрестке, и было страшно: вдруг полицейским «подарок» покажется подозрительным?…