Джулия Оцука - Будда на чердаке. Сборник

Она повернулась к брату и сказала, что лошадей они, возможно, и увидят. Причем диких. Потому что в Неваде диких лошадей водится больше, чем во всех других штатах. Об этом она тоже прочла в «Нэшнл джиографик».

— А как ты думаешь, сколько лошадей мы увидим? — спросил мальчик.

— Скорее всего, штук восемь.

Мальчика, похоже, такой ответ вполне удовлетворил. Он положил голову на колени сестры и задремал.

Девочка была слишком измучена, чтобы спать. Она смотрела в окно, припоминая, когда ее брат впервые заговорил о лошадях. Скорее всего, в Танфоране. Все лето они жили в старых конюшнях за ипподромом. Спали на тюфяках, набитых соломой, а по утрам умывались водой из жестяных желобов. Дважды в день вой сирены созывал их на перекличку, три раза они ели за длинными столами в просторном помещении под трибунами. В первый же вечер брат выковырял жесткий конский волос из недавно оштукатуренной стены, а потом долго гладил следы конских зубов на деревянных дверях в стойлах. В теплые дни он ощущал, как от влажного линолеума на полу исходит конский запах. В дождливые дни девочка не выходила на улицу и писала письма отцу в форт Сэм-Хьюстон, или в Лордсбург, или туда, где он находился в данный момент. А брат, в плаще и красных резиновых сапогах, ходил кругами по ипподрому, по жидкой грязи беговых дорожек. Однажды ночью, когда им мешали спать надоедливые мухи, он резко сел на койке и сообщил сестре, что непременно станет жокеем. За всю свою жизнь он ни разу не сидел на лошади.

— Все жокеи очень маленького роста, — сказала девочка. — Ты что, хочешь быть коротышкой?

Мальчик растерялся. Он хотел ездить верхом, это верно. Но быть коротышкой ему вовсе не хотелось.

— Плевать, какого ты будешь роста! — крикнул мистер Окамура, который жил в соседнем стойле за перегородкой. — Скакать верхом — это здорово!

— Ну уж нет! — возразил мистер Ито, который жил через два стойла от них. — Зачем тебе быть недомерком? Ешь побольше, чтобы вырасти крупным парнем, как и положено настоящему американцу.

На следующий день в конюшню пришли плотники и затянули окна сеткой. Мухи перестали их беспокоить, и по ночам мальчик больше не говорил о лошадях. И ни о чем другом тоже. Он крепко спал.

К концу дня в поезде кончился запас воды. Солнце палило сквозь грязные окна, в вагоне было жарко и душно. Ночью, когда они ехали в горах над Тахо, включили отопление, и теперь его нельзя было выключить. А может, и можно было, но никто этого не делал. Девочка не знала, почему раскаленный вагон продолжают отапливать. Она обливалась потом, во рту пересохло.

— Посмотри, — толкнул ее локтем мальчик.

Он листал книгу «Большая африканская охота», и его внимание привлекла глянцевая фотография, на которой был изображен огромный дикий слон, мчавшийся по равнине, поросшей кустарником.

— Как ты думаешь, что стало с человеком, который сделал этот снимок?

На мгновение девочка задумалась, прищурив глаза.

— Наверняка слон его затоптал, — решила она.

Мальчик печально посмотрел на слона и перевернул страницу. На следующей фотографии было изображено стадо газелей, гарцующих по саванне. Девочка встала, прошла в дальний конец вагона и заняла очередь в туалет.

А пока занялась своими волосами. Утром мать собрала их в хвост и завязала лентой, которая уже успела сползти. Девочка попыталась затянуть ее потуже, но лента порвалась, и прямые черные волосы рассыпались по плечам. Девочка в досаде бросила ленту на пол.

— Как настроение? — спросил стоявший рядом мужчина.

Виски у него были седые, но девочка не могла определить, старый он или молодой. На нем были очки с железными дужками, на руке поблескивали красивые золотые часы, они показывали неверное время.

— Не знаю, — пожала плечами девочка. — Как по-вашему, какое у меня настроение?

— По-моему, прекрасное, — ответил он, поднял разорванную ленту и связал. Его длинные тонкие пальцы двигались с удивительной ловкостью. Он потянул ленту за концы, проверяя, не разойдется ли узел. Не разошелся.

— Можете оставить ее себе, — сказала девочка.

— Но ведь она твоя, — возразил мужчина и протянул ей ленту.

Она сунула ленту в карман.

— Здесь невыносимо жарко, правда? — спросила девочка.

— Невыносимо, — согласился мужчина, достал носовой платок и стал вытирать вспотевший лоб.

Поезд качнуло на повороте, девочка почувствовала, что теряет равновесие, и прислонилась к стене.

— Прошлой ночью было жутко холодно, а сейчас так жарко, что невозможно дышать, — сказала она. — Все так быстро меняется.

— Совершенно справедливо, — кивнул мужчина.

Она заметила, что в уголке его платка вышито золотой нитью «Т. П.», и спросила, что это означает.

— Мои инициалы. Я Тэидзо. Но друзья называют меня Тед.

— А «И»?

— Первая буква моей фамилии. Исимото.

— Можно я тоже буду звать вас Тед?

— Если хочешь.

— Вы богатый человек?

— Уже нет. — Он сложил носовой платок и спрятал в карман. — У тебя очень красивый шарф.

— Его подарил мне папа. Он много путешествовал. Даже в Париже был. Оттуда и привез этот шарф. Я просила привезти духи, но он забыл. И вместо духов купил шарф. Он слишком простой, как вам кажется? — (Мужчина ничего не ответил.) — А себе он купил в Париже ботинки. Такие смешные, все в маленьких дырочках. И деревянные распорки, чтобы вставлять в ботинки на ночь. — Девочка снова посмотрела на свой шарф. Он выцвел и обтрепался на концах. — Проблема в том, что у меня уже был голубой шарф, — вздохнула она. — И я надеялась, папа привезет из Парижа что-нибудь другое.

Тед Исимото вынул из кармана очки и стал протирать стекла рукавом рубашки.

— Ничего, ты еще получишь то, что хочешь, — сказал он. — А где сейчас твой папа? Тоже в этом поезде?

— Нет, — покачала головой девочка. — Его отправили в другое место. Сначала он жил в Миссуоле, потом в форте Сэм-Хьюстон. А теперь — в Лордсбурге, это где-то в Нью-Мехико. Там совсем нет деревьев.

— Нет деревьев! — воскликнул мужчина и покачал головой, словно не в силах поверить в такое ужасное обстоятельство. — Папа написал тебе об этом в письме?

Дверь туалета открылась, и оттуда вышла женщина.

— Твоя очередь, — улыбнулась она.

Девочка подняла глаза на Теда Исимото:

— Не уходите.

Она зашла в туалет и стала рассматривать свое отражение в зеркале над раковиной. Впрочем, она заранее знала, что увидит: не слишком красивая девочка в простом голубом шарфе. Повернула кран, но воды не было. Склонила голову набок, сказала «А-а-а» и улыбнулась уголками губ. Стоило это сделать, как лицо сразу изменилось. Теперь она стала похожей на мать, хотя, конечно, не выглядела такой взрослой.

— Папа никогда мне не пишет, — сообщила она, едва выйдя из туалета.