Денис Драгунский - Взрослые люди (сборник)

– Хочу заказать пять ящиков…

– Простите, Дмитрий, с доставкой или самовывозом?

– С доставкой, конечно!

– Одну секунду, Дмитрий!

Моцарт на маленькой скрипке играет.

– Добрый день, Дмитрий, «Люмина-Люкс-Лайт», отдел доставки, Алиса!

– Хочу заказать с доставкой пять ящиков…

– Простите, Дмитрий, в пределах Москвы или за МКАД?

– За МКАД.

– Дмитрий, переключаю на менеджера-специалиста.

Моцарт играет, играет, играет, а скрипка поет.

– Дмитрий, здравствуйте! Отдел доставки, Евгения!

– Здрасьте. Хочу заказать с доставкой за пределы МКАД пять ящиков…

– Извините, Дмитрий, но доставка за пределы МКАД только не менее двадцати ящиков.

– Извините, Евгения.

– Что вы, спасибо за звонок!

Наконец-то короткие гудки.

Грустно другое. Почему-то грустно, что Анна, Наталья, Алиса, Виктория и Евгения, и тысячи, десятки, сотни тысяч им подобных, каждое утро, причесавшись и накрасившись, надев строгий бизнес-костюм, колготки, несмотря на любую жару, высокие каблуки, несмотря на боль в ногах, сломя голову несутся в свой офис, чтобы переключать звонки с менеджера Татьяны на менеджера Полину…

Но ничего.

Скоро будет революция.

Угнетенный и ограбленный офисный работник, этот пролетарий XXI века, возьмет судьбу человечества в свои наманикюренные руки!

Моцарт предвосхитил Вагнера. Хотя с первого раза не догадаешься.

В 1976 году, ранним летним утром, я приехал в Минск.

Я ехал на киностудию «Беларусьфильм» с кратким деловым визитом. На один день, чтобы вечером – обратно.

Я был нестрижен. Перед этим были суматошные дни, я не успел сходить в парикмахерскую. Кроме того, я был лохмат спросонья.

Поэтому я пересек вокзальную площадь и вошел в парикмахерскую.

Меня постригли.

– Освежить? – спросила парикмахерша. Если кто молодой и не застал, объясняю: это означало «не побрызгать ли вас одеколоном?».

– Нет, – сказал я. – Вымойте мне голову, пожалуйста.

Парикмахерша изумилась:

– Вам? Голову?

– Да, – сказал я.

– А мы голову не моем, – сказала она.

– А… а как же в женском зале? – нашелся я.

– Но вы же мужчина! – парировала она. – Как это вам мыть голову в женском зале? Мужчина – и в женском зале! – она едва не фыркнула. – А во-вторых, у нас женский зал пока закрыт. Вымойте голову дома!

– Я приехал в командировку, – сказал я.

– Ну, в гостинице! – сказала она.

– Я на один день! – сказал я. – Без гостиницы! Вечером уезжаю. Пожалуйста.

– Да мне не трудно, – сказала она. – А чем мыть?

Оказалось, что шампунь заперт в шкафчике в женском зале, а ключи у Тони, которая женский мастер, и Тоня придет только к обеду, потому что вторая мастер в отпуску и Тоня работает одна, по полдня, день – с утра до обеда, день – с обеда до вечера, и вот сегодня как раз такой день.

Но потом она раздобыла какой-то обмылочек и вымыла мне голову. Но на просьбу посушить ответила примерно так же:

– Вы же мужчина! Неужели вы сядете под женский сушуар ?

Роскошное слово, кстати. По-французски вообще-то se€choir , ну да ладно. Все равно в обоих языках от слова «сушить».

– Не сяду, не бойтесь, – сказал я. – Я уже высох.

На том и распрощались, недовольные друг другом.

Кстати, в те годы в Москве мне тоже приходилось упрашивать, чтоб вымыли голову, и с сушкой были точно те же разговоры…

А теперь в любой парикмахерской голову моют в обязательном порядке. И сушат безо всяких напоминаний. Прогресс, я же говорю.

Но зато не бреют, примерно с середины восьмидесятых. А жаль.

У Саши Тихонова умер отец. Скоропостижно, от инсульта. В одночасье, как раньше говорили. Ему было семьдесят два. Полковник, военный пенсионер.

Саша был корабельный инженер-механик. Когда ему позвонила мама, их корабль был в Индийском океане.

Короче, он приехал домой через месяц после похорон.

Обнял маму. Выпил, погоревал. Наутро поехал на могилу.

Вернулся злой.

– Мама, – сказал он, – ты зачем крест поставила? Он же был неверующий. Член партии. Партбилет не сдавал, между прочим.

– Ну и пускай, – сказала мама. – Я тоже раньше в Бога не верила. А теперь все веруют. Как же могила, и без креста? Все кресты ставят и в храме отпевают…

– Что?! – Саша вскочил со стула. – Может, его еще и отпевали?

– А как же не отпевать? – сказала мама.

Саша дрожащими от гнева руками полез в ящик письменного стола, вынул папку, развязал тесемки:

– Видишь? – протянул ей лист бумаги. – Черным по белому: «хоронить без церковных обрядов». Ты что, не знала?

– Я же чтоб его душа упокоилась, – сказала она и заплакала.

– Ты еще про тот свет расскажи, – сказал Саша.

На следующий день он пошел в церковь.

– Я сын Сергея Васильевича Тихонова, которого вы отпевали двадцать восьмого мая, – сказал он батюшке. – Во-первых, это было против воли покойного, вот! – он достал из портфеля лист с завещанием, показал пальцем нужные слова. – Во-вторых, покойный был некрещеный. Коммунист. Атеист.

– Погодите, – сказал батюшка. – Дайте вспомнить. Да. Но вдова сказала, что он крещен в православии.

– Надо было свидетельство потребовать, – сказал Саша.

– Мы обычно верим на слово…

– Зря, господин священник.

– Зачем вы меня обижаете? Меня зовут отец Геннадий.

– Вы мне не отец. Я не принадлежу…

– Хорошо, хорошо, – кротко сказал батюшка. – Тогда Геннадий Иваныч.

– Что ж это такое, Геннадий Иваныч? Это же издевательство над покойным. Если бы вас по еврейскому обряду? Или гражданскую панихиду в клубе, и всё? Вам приятно было бы?

– Моей душе , вы хотели сказать?

– В смысле, вашим родственникам! Но тут еще ничего. Можно потом на могилу пойти и отслужить панихиду, как положено. Ведь можно?

– Можно, – кивнул батюшка.

– А мне что делать? Надо дать обратный ход. Вы не можете… ну, типа анафемы? Отлучить его от церкви?

– Но он же некрещеный!

– Что же делать-то? – чуть не застонал Саша.

– Напишите архиерею, – сказал батюшка. – Вот, мол, священник такой-то отпевал некрещеного. Да еще против воли, высказанной в его завещании.

– И что архиерей? – спросил Саша.

– Наверное, как-то меня накажет.

– Ладно, – сказал Саша. – Бог простит.

Повернулся и ушел.

Через год он поставил на могиле памятник.

Гранитный обелиск. Сверху звезда. Портрет. Надпись: Полковник Сергей Васильевич Тихонов. 1938–2011. И ниже: Член Коммунистической партии с 1962 года.

Подул ветер. Облака отбежали и открыли солнце.

Саша подумал, что отец смотрит с неба и радуется.

Это было давно, лет тридцать тому назад.