Наталия Терентьева - Училка

— Хорошо, — мирно согласился Игоряша. — Тебе не холодно? Нюсечка, застегнись, — он любовно поправил мне шарф. — Как дела? Как все было в школе? Хорошие дети?

— Дети — зашибись, — повторила я словцо, которое сегодня услышала в пятом коррекционном классе в ответ на мой вопрос: «Вы читали сказки Пушкина? Как они вам? Понравились?». Один мальчик ответил: «Зашибись», и другие стали за ним повторять на разные лады: «Зашибись, зашибись…»

Игоряша глупо засмеялся и покрепче прижался ко мне. Фу ты, господи! На него нервов у меня уже не осталось сегодня.

— Есть в школе историк, жутко похожий на тебя, имей в виду. Будешь плохо себя вести, поменяю тебя на него. И даже не замечу.

— Нюся-а… — Игоряша обиженно затряс бородкой. — Он что, не женат?

— Не проверяла пока. Разведём. Делов-то! Да шучу я, господи! Что ты как маленький, в самом деле! Мне тебя хватает. Коррекционный детский сад.

— Я стараюсь, как могу, Нюся, — вдруг серьезно сказал Игоряша. И даже приостановился. — Если хочешь, я уйду.

— Далеко? Иди. Покапризничай, потом алименты вовремя приноси.

— Извини. Извини меня, Анюточка! — Игоряша уцепился за мой рукав и чуть меня не уронил. — Просто ты меня в самую душу обижаешь.

— Не по-русски говоришь, — заметила я. — Хватит ныть — вон Никитос на тебя смотрит, пример берет.

Дети гуляли во дворе своей замечательной школы, где недавно поставили деревянную площадку, с безопасными качелями, всякими снарядами, лесенками, переходами, другими детскими радостями.

— Нюся, подожди… Вот как надо делать, чтобы тебе понравилось?

— Понравилось — что? Ты, кстати, почему не на работе? Заболел?

Я прекрасно понимала, о чем вдруг заговорил Игоряша. Но он говорит не о том, не тогда и не так!

— Нет, ну что ты! Я здоров… Я отгул взял, чтобы тебя встретить, отпраздновать. Чтобы ты рассказала…

— Ой! — отмахнулась я от него. — А вот мне бы понравилось, если бы ты забыл, что я сегодня первый раз пошла на службу после стольких лет. И работал бы себе, что-то важное делал, чтобы я тобой гордилась…

Игоряша даже отступил на шаг. Ну вот, дала ему надежду, указала светлый путь, ничего такого не имея в виду.

— Ты будешь еще мной гордиться, я обеща-а…

— Подожди! — я остановила его излияния. — Настька воет, видишь? Вон там, у большой лестницы. А, понятно! Никитос дерется с тремя мальчишками. Дуй туда, разнимай их!

— А ты?

— А я сзади пойду, как королева. Ну Игорь, давай быстрее, убьют друг друга!

Никитос, правда, разошелся. Все отсутствующие у его папы гены сейчас танцевали лезгинку в голове или где-то еще у моего маленького смелого мальчика. Раздухарился так, что Игоряша не сразу смог подойти к нему. Никитос метелил всех направо и налево. Самому тоже досталось. Шапка была уже порвана, глаз подбит, молния на куртке разошлась, были видны расстегнутый пиджак, выпростанная рубашка с большим коричневым пятном. Наверно, Никитос пил какао в школе на завтрак.

— Ой ты господи! — Я решительно пролезла в кучу мальчишеских тел, получила тут же от кого-то изо всей силы ногой в грудь, но все же разняла драчунов, отбросив для начала самого крупного, потом своего малыша, потом уже двух оставшихся, тяжело дышащих, красных. К нам как раз вовремя бежала учительница продленки.

— Вот ваши дети почему здесь?! — кричала она. — А? Кто разрешил им с нашими детьми?

— С какими с вашими? — Я старалась говорить мирно, с трудом удерживая рвущегося из моих рук Никитоса. — Это ученик третьего класса. И те мальчики тоже из третьего.

— Из четвертого! — проорал Никитос. — Ну, Дубов, ты у меня получишь!

— Слушай, успокойся уже, а? — тряхнула я как следует Никитоса. — Что вы не поделили?

— Они мне не дали на лестницу пройти! Я хотел покачаться на веревочной лестнице!

— Да! — поддакнула Настька, которую Игоряша к этому времени уже высморкал и, как положено, прижал к себе. — Он не виноват!

— Так, все. За драку пиццерия отменяется.

— Не-ет! — взвыл Никитос и, вырвавшись у меня из рук, изо всех сил толкнул большого Дубова. — Из-за тебя меня в пиццерию не берут!

Я с трудом оттащила Никитоса от мальчишки, который смотрел на нас с Игоряшей исподлобья, но бить Никитоса не стал. Побьет завтра.

— Нюсечка, вот правда, Никитка не виноват, — заныл Игоряша.

Никитос волчонком взглянул на папу. Но ничего не сказал. Не сообразил, что сказать. Вроде с чего бы этому слабому папе защищать такого сильного Никитоса… Но с другой стороны, мама, то есть я, — в гневе, и зря обижаю смельчака.

— Ладно, смелый, смелый, — прижала я к себе его совершенно мокрую голову. — Ты мокрый весь, не чувствуешь? Хочешь заболеть?

— Я не заболею, мам, — твердо ответил Никитос.

И правда, он болеет редко. Редко, но метко. Уж болеет, так болеет. С температурой сорок. Надо сказать, что и нежная, нерешительная Настька болеет не часто. Чаще, чем брат, но гораздо реже, чем остальные дети. Возможно, потому, что я просто ненавижу, когда они заболевают. Ненавижу больше, чем что-либо. Чувствую бессмысленность своего существования на земле. Если все, что я делаю, — зря. А раз мои дети не могут сопротивляться недугам, то все — зря. Поэтому они стараются изо всех сил не болеть, а если уж заболевают, то мужественно лечатся всем, что я заставляю пить, есть, не есть, не пить, делать, промывать, греть, и быстро поправляются.

— Никитушка, — заговорил Игоряша, откашлявшись, — всё можно решить без драки, словами.

— Так я и сказал: «Козел, дай пройти!» А Дубов стал драться! — искренне ответил Никитос.

— А ты бы не дрался, — продолжал увещевать Игоряша. — Ты бы сказал: «Давайте мирно всё решим!»

— Ага, примерно как ты сказал тому хулигану, из-за которого у меня чуть выкидыш не случился, — тихо проговорила я, чтобы прекратить педагогические потуги Игоряши. — А он тебе по башке дал, помнишь? И у меня сумку чуть не отобрал.

Обладающий удивительным звериным слухом Никитос расслышал последние слова и аж подпрыгнул:

— Кто? Кто, мам? Дубов? Вот козел! Я же ему сказал, что он козел! Мало я ему дал!

— Да что тебе этот Дубов дорогу перешел! Никитос! Нет, это старая история, не переживай. Другой хулиган, взрослый.

— А ты отдала ему сумку?

— Нет, конечно. У меня там карта лежала. Тетрадка такая, особая. А в карте было написано, что у меня должны родиться двое малышей. И все про них уже там было, самое главное…

— Что, было написано, что меня зовут Никита Игоревич?

Я засмеялась:

— Да, вот именно так и было написано. Никита Игоревич, гроза всех четвероклассников лучшей гимназическо-коррекционной школы нашего славного города.

— Что, у нас коррекционная школа? — заволновалась Настька. — Да, мам?

— Если в ней учится Дубов, какая же она?

Игоряша, увидев, что страсти поулеглись, выступил вперед с явно заранее заготовленной речью, которую он никак не мог начать раньше.