Наталия Терентьева - Училка

Я отпустила ее и посмотрела на Игоряшу, который, как и Настька, застыл в полном ужасе рядом с Никитосом.

— «Скорую» вызывай. И полицию.

— Зачем полицию? — вдруг другим тоном заговорила тетка, отряхивая снег. — Договоримся!

— Я сейчас с тобой договорюсь! — Я довольно сильно пихнула ее.

Я понимаю, что совершенно неправильно было с ней драться. Отпихивать, толкать, называть на «ты». Неправильно с точки зрения кого и чего? Высококультурной интеллигенции, которая — в России — в проигрыше всегда?

Никитос тем временем застонал и попытался встать.

Я присела к нему.

— Никита, Никитушка, осторожно…

Он открыл глаза.

— Я доехал до конца? — спросил он.

— Доехал, доехал… — Я погладила его по шапке. Весь лоб был в крови и грязи. Я пыталась как-то аккуратно вытереть грязь, но она только втиралась в рану.

В нарушение всех законов московской действительности «Скорая» приехала через пять минут — поликлиника через два дома. А полиция и того быстрее — стояли, видимо, где-то рядом.

Пока полицейские вразвалочку шли к нам, тетка еще пару раз предлагала «договориться».

— Так, гражданка Громовская… — услышала я. С некоторым опозданием до меня дошло.

Я резко обернулась к тетке. Громовская? Я правильно услышала? Или это совпадение?

— Подержи его голову, — сказала я Игоряше, — рану не трогай только.

— А-а-а-а… — все громче стала подвывать Настька.

— Насть, не вой, а! Пожалуйста! — попросила я ее.

— Всё ок! — хрипловато подтвердил Никитос.

— Да еще как ок! — пробормотала я.

— Да он сам на машину бросился, нарочно! Вы что, не знаете этих оборванцев! Мамаша подговорила… — расслышала я. Или у меня начался бред от сильного нервного потрясения?

— Что ты сказала? — оставив Никиту на руки Игоряше, я подошла к Громовской близко-близко.

— Женщина, женщина… — попытался отвести меня рукой полицейский. — Ну-ка, вы давайте…

— Ты Андрюшке не звонил, случайно? — обернулась я к Игоряше, зная, что он любит в трудных ситуациях подключать без спросу моего брата.

Тот не понял вопроса, стал приподниматься и неаккуратно толкнул голову Никитоса.

— Да, сиди, ты, господи, голову ему держи. Вот «Скорая» едет, к нам, кажется!

— Андрюш, — набрала я номер брата, — а ты далеко от нас?

— Рядом, хотел заехать как раз.

Это удивительно, но я не удивилась. Между нами информация распространяется именно так, квантами. Здесь болит — там слышат, даже за много километров.

— Мы около «Синего цветка», универсама, знаешь? Очень быстро подъезжай.

— Еду.

Тетенька тем временем пыталась отвести полицейских в сторону, полезла в сумку. Я видела, как один из них оглядывался по сторонам, а другой внимательно смотрел ей в руки. Наверно, там показывали что-то интересное. Я включила камеру в телефоне.

— Народ, — громко сказала я.

Оба полицейских и Громовская недовольно посмотрели на меня.

— Эй-эй, женщина! — Один из них быстро подошел ко мне и потянулся за телефоном. — Снимать запрещено! Разрешение на видеосъемку есть?

— Есть! — сказала я и быстро сунула телефон в карман на Настькином шарфе-кенгуру. Настька очень вовремя пришла ко мне на помощь и уже стояла, держа меня, по своему обыкновению, за карман.

— И что это тебя снимать-то запрещено? — спросила я полицейского.

— Э-э-э… Потише, гражданочка! Сейчас мы вас за сопротивление властям…

— А мы тебя сейчас за взятку, ага? Вот камера у магазина, не видишь? Вы что, вообще озверели, что ли? Полиционеры… одно название… Завтра себя по телевизору увидишь, как взятку брал.

Я услышала характерный звук предупреждающей сирены. Где-то рядом подъехала машина с мигалкой.

— Так… — раздался рядом спокойный родной голос. — А теперь все по порядку и без лишних судорог.

— Гражданин, проходите, не надо здесь задерживаться! — Полицейский попытался преградить путь Андрюшке. Это он зря сделал.

— Я здесь, уважаемый, не задерживаюсь, а восстанавливаю, как я вижу, попранное правосудие. — Андрюшка достал служебное удостоверение.

Полицейский попытался его выхватить. Андрюшка лишь покачал головой:

— Не стоит. Остановись лучше.

Андрюшкин тон произвел впечатление. Сержанты хорошо знают, как разговаривают начальники. И не знают, но кишками чуют, если это большие начальники.

Врачи уже укладывали Никитоса на носилки. Игоряша в растерянности смотрел на меня.

— Иду! — махнула я ему рукой. — Андрюш, разберетесь, ладно? Пусть оформляют наезд, а я с Никитосом — в больницу.

Брат кивнул.

— Наезд! — взвилась Громовская, та не та — я пока не узнала, разницы никакой нет, хотя…

— Сын учится в сто девяносто третьей школе? — обернулась я к ней.

Я увидела, как расширились глаза у тетки. А, ясно. Учится. Всё складывается. Мать Громовского. Ничего удивительного.

— Я — новая учительница русского. Не переживай! — кивнула я тетке. — Подождите! — я бегом бросилась к врачу, который садился в салон. — Что с ним?

Врач обернулся ко мне:

— Ну вы бы хоть подошли, что ли! Какие странные родители… У него там швы разъехались на голове, снова придется зашивать, и на лбу сильный ушиб, может быть, сотрясение.

— Сотрясение? — Мигом нарисовавшаяся рядом Громовская бесцеремонно попыталась оттолкнуть меня и подойти поближе к врачу. — Доктор, это ущерб здоровью какой степени тяжести квалифицируется?

— Опытные! — покачал головой врач. — Тяжелой степени!

— Да ладно! — нервно хохотнула Громовская. — Вон он в сознании. Э-эй! — помахала она рукой Никитосу. — Реагирует.

— Да вы что в самом деле! — выдохнула я, даже не зная, что сказать. — Свинья какая!

— Заткнись! — прошипела Громовская, не оборачиваясь.

— Да… ушиб мозга, скорей всего… Даже не сотрясение, — прищурился врач, глядя на Громовскую, все запахивавшую и запахивавшую нервически свою расстегнутую шубку.

— А что хуже?

— Хуже всего, когда люди превращаются в животных, — раздался за моей спиной голос Андрюшки. Он мягко взял Громовскую под локоть, та изо всех сил стала вырываться. — Пойдемте, пойдемте, дама… — Не обращая внимания на резкие движения и повизгивания Громовской, Андрюшка увел ее от машины.

— Отстань от меня, козел! Да где же полиция! Вы что, не видите, меня избивают! — орала Громовская, и я поняла, откуда у ее сына такие прочные навыки борьбы с окружающим миром. Наблюдал с раннего детства, видать.

— Правда ушиб мозга? — спросила я врача.

— Неправда, — успокоил он меня. — А впрочем, я не знаю. Посмотрят в больнице.

— Вы будете его сейчас зашивать?

— Мамаш, успокойтесь. Я буду его оформлять на госпитализацию, в больницу, там и зашьют, и промоют. — Врач, не слушая больше ничего, залез в машину вместе с носилками. — И диагноз поставят, и все проверят… — продолжал он недовольно бормотать. — Мы только так, констатируем жизнь или смерть… Клизму поставим, если пережрали… но это не в вашем случае… Так, боец, живой, значит?