Наталья Горбачева - Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих

Не всегда наши молитвы приносили желаемый плод. Одно невероятно дождливое лето так и осталось дождливым, и почти весь дачный урожай сгнил. Постепенно мы стали выходить «из подполья» — устраивали наши хождения с иконами днем — это уже когда храм на станции восстановили и по телевизору настоящие крестные ходы стали показывать. Нецерковный народ иногда и сам стал намекать:

— Надо бы сходить, а? Дождя давно нет.

— Только с вами… — отвечала я.

— Не, куда нам, с детства вере не научены, — любят отговариваться неверы.

— Надо же когда-то начинать…

— Нет, поздно… доживем как-нибудь так.

— Ну и поливайте из шланга, — говорю я. Или по-другому: — Бог не поливальщик, ему души ваши важны… Чудеса в решете на сегодня отменяются.

Как ни скажи им, всё равно обидятся…

А сколько сил стоило поначалу поднять наших людей на соборное моление, мало кто знает! Лично мне как Бог дает, так и хорошо, от огорода не кормлюсь, как многие дачники, картошку-моркошку не сажаю, ягод в лесу — если не на продажу — хватит при любой погоде… Но ради общего дела почему ж не постараться. Соборность — это единство народа на основе общих ценностей. Разрушенные народные ценности надо как-то потихоньку восстанавливать, пусть даже в отдельно взятом поселке. Соборное моление — это и есть восстановление наших традиционных ценностей и ради этого стоит потрудиться. Награда мне лично измеряется не в мешках картошки, а в улучшении морального климата в нашем поселке. Из былой Санта-Барбары он постепенно превращается в нашу малую родину.

За годы наших «крестных ходов» молодежь повзрослела и перешла в разряд среднего поколения дачников, у которого свои детки появились. И вот некоторые из юных граждан, с младенчества носимые в церковь и знакомые с азами веры, на «крестный ход» смотрят уже как на «давнюю традицию». К засухе 2010 года им было от «трех до пяти». Пятилетний продвинутый Тёма из интеллигентного творческого семейства первым забил тревогу, прибежал ко мне и сквозь мокрую марлевую повязку завопил:

— Теть Наташ! Тебя еще дым не задохнул? А мы задохнулись, тебя не колышет?

— Что же делать, Темочка? — серьезно спрашиваю я. — Я не хочу, чтобы вы задыхались.

— Что, что! Богу молиться, неужели не понимаете? Мы с пацанами на футбольном поле собрались уже, берите иконы и пошли с нами.

— Прямо сейчас?

— Ну а что же еще ждать от этой жары?

И вот мы договариваемся, что Тёма «с пацанами» — от четырех до пятнадцати лет — соберет народ к традиционному сборному пункту посреди поселка, у дома Ольги Ивановны. Прихожу к семнадцати ноль-ноль. И вижу: вот она, явная победа света над тьмою. Полтора десятка взрослых, «пацаны», девочки и бабушки с малышами — всего человек тридцать — ждут сигнала к началу. Мужчин — двое. У каждого, даже у младенцев, в руках домашние иконки. Прочла я предначертательные молитвы, и народ парами тронулся в путь по знакомому маршруту — обходными тропинками и дорожками вокруг поселка. Взрослые поют хором молитвы, а дети время от времени звонко с выражением кричат:

— Господи, подай нам дождичка!

Мы останавливаемся на каждом повороте и крестим стороны света. Через десять минут ребятня, конечно, устает идти чинно и благородно и сминает свои ряды. Я сначала тихо, потом активнее начинаю их одергивать, мамаши разводят шалунов в стороны. Еще идем минут десять, опять начинаются ненужные шутки и прибаутки, между «Господи, подай нам дождичка!» звенит детский хохот.

Я останавливаю «крестный ход», делаю сердитое-сердитое лицо, при этом сердце мое тает от умиления, какие у нас хорошие детки — вот идут, молятся, как могут, и начинаю легкую проповедь. О том, что, если что-то просишь у Бога, ни в коем случае нельзя баловаться, наоборот, стараться быть серьезным, как никогда.

— Поняли?

— Поняли, — хором ответили присмиревшие дети.

Именно в этот момент начал моросить потихоньку дождик и не переставал с полчаса. Дети радовались как дети: запрыгали, радостно закричали. Взрослые хоть и вышли просить дождя, но с трудом верили, что получают просимое.

— Это детская молитва, — сказал один из мужчин, вытирая то ли слезы, то ли капли дождя. — Мы так не можем молиться.

— Да, Василь Евсеич, Бог один, молельщики не одинаковы. А ты гляди на детей и учись, — весело ответила начальнику соседнего городка Ольга Ивановна; недавно он построил летний дом в нашем поселке. — И с каждым разом-то и прибавляй веры по чайной ложке. Десять ложек — уже сто грамм. А сто — целый килограмм, варенье варить можно. Вот… А что дождик накрапывать стал — слава Богу! И не было бы дождя — тоже слава Ему!

Пошли мы дальше замыкать круг. Около дома Ольги Ивановны остановились, постояли под дождичком — почти два месяца его не было. И даже те, кто с трудом поначалу решился на этот ход, спрашивали, когда еще пойдем. И целую неделю собирались мы вместе ради благого дела. В Ильин день отслужили благословленный архиереем молебен с водосвятием в церкви на станции. Народу собралось — как два наших «крестных хода», человек пятьдесят. Вот и все молельщики. Как же не быть засухе…

По прошествии семнадцати лет после первого нашего «крестного хода» с Ольгой Ивановной узнала я еще об одном удивительном факте. На высоком берегу речки нашего дачного поселка за эти годы рукастый доктор химических наук построил своими руками двухэтажный дом, похожий на замок. Николай сначала думал — для своих маленьких детей, но оказалось, уже для внуков. Наше знакомство было шапочным, то есть кивали друг другу при встречах. Николай был прекрасным семьянином, трудягой, успешным ученым. Он был членом современного научного сообщества, которое познает Вселенную, не принимая в расчет существование Бога, Творца изучаемого мира. Его равнодушие в вопросах веры и постоянная занятость не давали поводов познакомиться поближе.

Дом Николай построил, и наступила очередь огородить его. Участки у жителей в нашем Березове не меньше тридцати соток, а у него и все сорок; забор по периметру оказался больше ста пятидесяти метров. Делал забор прошлым летом сам Николай со своим зятем-помощником. Каждый, кто шел на речку, видел, как добротно и с умом ставили они, заливая цементом, железные столбы, приваривали к ним металлические перекладины, а потом на них крепили ровненькие доски — не сплошняком, а с просветами. Весь отпуск и все выходные дни с утра и до захода солнца Николай посвятил строительству, стараясь за сезон с забором управиться.

И вот Николай приступил к окраске возведенного забора. Ему предстояло несколько раз покрыть все пространство квадратных метров заборной доски: сначала пропиткой, потом краской. Работа нудная и потому утомительная. Все идут на речку, а Николай жарится на солнцепеке в трудах праведных. Решила я развлечь его разговорами. Для начала вспомнила про Тома Сойера, который в наказание получил задание покрасить длиннющий забор и повернул дело так, что забор покрасили другие мальчишки, оплатив право принять участие в столь увлекательном мероприятии своими «сокровищами». Посмеялись и решили перенять практику литературного героя.