Анна Андронова - Побудь здесь еще немного

Когда они расставались, он был уверен, что любит ее и что это навсегда. Потом, к его удивлению, на следующих сборах появились и еще разные. Другие. Он не запомнил, но понравилось, очень. Тогда же перестал драться, чтоб не испортить лицо. Да и кураж пропал. Сменилась сверхзадача. На выпускном ему отказала девочка с кудряшками (Лена?). Тогда он опять думал, что это любовь, мучился, начал курить. Мать с отцом попеременно сидели у письменного стола, чтобы не бросил готовиться в институт. Перед самым экзаменом по химии он все-таки добился от этой Лены, чего хотел. И поступил с облегчением блестяще, даже сочинение написал на «четыре»… До армии успел проучиться один курс, а после пришел совсем в другую группу. Там все были незнакомые, младше его. Одна из них Наташка. На третий день знакомства он затащил ее к себе домой. Отец на дежурстве, мама пошла купить чего-нибудь к чаю, раз уж у них гости. Маленькая булочная у них через два дома. Там никогда не бывало очередей. Пока мама отсутствовала, они успели стать мужем и женой. И вот это оказалась действительно любовь, которая не кончилась ни на следующий день, ни через неделю, ни через двадцать лет. Однако это не мешало параллельно еще существовать Гале из политеха и Юле из водного. Там-то любви не было.

— Ну чего, иди уже, раз договорилась.

— Чего иди-то, девяти нет, а договаривались на десять.

— Когда только успела сбегать!

— Да я и не бегала, позвонила да сказала, что к десяти освобожусь.

— Ничего себе, договорились, я думала, это он тебя приглашает. Не думаешь, что у него другие могут быть планы, типа поработать?

— Да ладно, какие планы, я ж дежурю! Ты че, Вер, сердишься, да? Да я сейчас все переделаю. Вот увидишь, никто за всю ночь не пикнет. Юрок вообще не ляжет, ну хочешь, сейчас с него наушники стащу и до утра не отдам. А, Вер? Ты же знаешь — если тебе надо будет с кем-то зависнуть, я прикрою? Ну, Вер? Я же на телефоне!

Надька перед койкой становится такая мягкая, такая пушистая, просто сахарная! Полы готова мыть, на ушах ходить и хвостом подмахивать.

— Ну хочешь, я за тебя напишу чего-нибудь, скажи только что, я напишу!

— Да ладно, обойдемся. Не колотись.

Веру ни от кого прикрывать не надо. Она ни с кем не «зависает». Сейчас возьмет тонометр и пойдет по этажам тяжелых перед сном проверить. И с Юрка десять раз возьмет обещание, чтобы если что — сразу звонил. А Надька пойдет к Коршунову, где только они там…

Коршунов, когда целуется, руку кладет на затылок и глаза не закрывает…

Надька уже в процедурном, прижимается грудью к Юрковой спине. Близко-близко.

— Юро-очек! Что у нас тут происходит? Ну, давай свои укольчики, так и быть, поделаем!

Юрок смеется, он привык, что Надька прижимается, ему это по фигу. У него шестой курс закончен, госы сданы. Это дежурство последнее или предпоследнее. Получит диплом и пойдет в отдел кадров, а осенью вернется к ним интерном. Все то же самое, только уколы уже будет делать Надька, а он будет колотиться, как Вера (ну, меньше, конечно), и будет ее уже называть не Верой Николаевной, а Верой. Такая метаморфоза.

Вера ему очень нравится. У него, конечно, есть Анька, можно сказать, невеста. Но Анька так, Юрок ей не пара (пока не пара). Ей бы в мужья богатенького Буратино, а не интерна Юрка. Колготки с дыркой никогда не наденет. А у Веры на пятке (он видел зимой) такая аккуратная штопочка, в точности, как у его мамы. И глаза.

Глаза серые, волосы до плеч. Просто волосы до плеч без прически и очки. Глаза за очками. Черная щеточка ресниц, брови тоже темные, красить нечего. Поэтому Вера обычно красит только губы чуть-чуть. Дальше халат длинный, сандалии без каблука. Под халатом сорок четвертый размер. В этом размере убираются все ее двадцать девять лет, страх сделать что-нибудь не так, ожидание счастья, дружба с Надькой, миллион разных мелких и крупных мыслей и Санек Коршунов, который целуется с открытыми глазами и кладет ладонь на затылок.

И Надьке тоже кладет. У него такая привычка, приятно же, особенно если стрижка.

Такая пушистая мягкая голова. У Надьки хвост. На самой макушке. Волосы коричневые, выкрашенные красными язычками, как свеколка. И лицо такое же круглое с маленьким подбородком, как у свеколки или репки. Коричневые брови, густые ресницы, глаза, как два лесных орешка. Если развязать хвостик, что-то становится в лице неправильно — ботва завяла. Но Надька, конечно, очень симпатичная. Не зря муж бывший к каждому столбу ревновал. Яркая, как огонек, быстрая, громкая. И двойняшки на нее похожи. Такие же кареглазые и шебутные.

Только есть что-то в Надьке слишком уж через край, что ли? Или кажется? Слишком много смеется, слишком сильно закидывает голову. Слишком грубо шутит. Заблудилась в поиске. Ей бы, как говорится, жениха хорошего, чтоб любил и деньги в дом, и мальчишек в футбол учил играть. Перестала бы прыгать от одного к другому. И Вере тоже. Но Вере-то кажется, что она нашла уже. И Наде кажется, что нашла. А на нем пробы негде ставить. У него обстоятельства жизни. Но они, эти обстоятельства, не мешают тому, что сегодня в десять Надька к нему спускается «чай пить», пусть пьет.

Санькины обстоятельства называются жена Наташка. У Наташки глаза раскосые, кошачьи, короткая стрижка. В институте она была симпатичная пухленькая хохотушка. Можно сказать, толстенькая. Переживала, что прошлогодняя юбка в этом году уже не сходится на талии. Кудрявая. Именно у нее такой был затылок, как Саньку надо. А с возрастом похудела. Все подруги завидовали. Их перло во все стороны, а Наташка убавляла и убавляла. «Превращусь в старую жилистую лошадь».

Тогда на диване в его комнате, во время похода в булочную будущей свекрови, Наташка была девственницей и очень боялась. Теперь она ничего уже не боится, прошло…

Наташка — анестезиолог в онкологическом центре. Стоит, ссутулившись, в изголовье операционного стола и меряет давление, а ее одногруппник Ванька Косарев отрезает женщинам груди. «Чем больше я там работаю, тем меньше я женщина. Все, что можно отрезать в этой операционной, отсыхает само собой». Сейчас, в сорок, Наташка такая худая, что страшно смотреть, никто уже не завидует. Вместо лифчиков носит топики для девочек, а когда наклоняется, из спины острыми бугорками вылезает позвоночник. Костюм, халат, до бровей шапочка, до глаз маска. Глаза подведены черным карандашом вверх. Наташка не красивая. Жилистая лошадь. Смеется очень мало. Приходит с работы, молчит и курит в форточку, и смотрит прямо перед собой. В пушистые кудри продернуты седые нитки. Каждый день Санек ужасно рад ее видеть. Пусть даже такую, с седыми нитками и в подростковом бельишке.

Когда Санек ее не видит, наступает тоска. И тогда появляется острая потребность налить кое-чего в рюмочку и эту тоску залить. Где она там, Наталья? Он же не видит, как она работает, как стоит у изголовья стола в своей маске до глаз и шапочке до бровей. Ремешок часов, застегнутый на последнюю дырочку, болтается на запястье. Запястья плоские и сухие, а кисти наоборот — широкие. Не женские, как будто собраны из костей. Что ей вещает Ванька Косарев, как вообще она проводит день до того, как вернуться под кухонную форточку?