Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа

Лето проливается дождем над Столицей. Бог плачет. Иисус мочится. Мужчины в конце концов сбегают.

Андреа не спит ночами и зовет Каспера. Последние три ночи она провела одна, не сомкнув глаз, несмотря на пригоршни таблеток, которые не заглушают боль. Ну почему ты не можешь позвонить и сказать, что простил меня — что угодно, необязательно сидеть и тужиться над черным кофе в поисках слов, — просто позвони, отправь открытку, скажи, что ты есть, что я есть, что мы есть, пусть и не такие, как прежде, — что угодно, Каспер!

Дни окутаны дымкой. Ночью ее никто не видит. Днем же приходится выходить из чужой квартиры и смотреть в глаза людям. Ночью хочется вызвать такси и отправиться по адресу, указанному в том самом извещении о переезде, но этого делать нельзя — даже приняв миллион таблеток. В какой-то момент таблетки закончатся. И наступит этот момент довольно скоро. Андреа, конечно же, будет звонить в соответствующие инстанции, просить и умолять, и они будут до скрипа качать головой, повторяя ледяным тоном: «Нет, Андреа, мы больше не можем давать тебе лекарства».

Она лежит, кричит и трясется, она звонит Юнатану и почти все рассказывает. Говорит, что у нее приступы паники — и это правда, а на часах нет еще и двенадцати: метро еще работает, и он отвечает, что все равно не спит, что он приедет.

— Ты дождешься? — спрашивает он.

Словно у нее есть выбор. Есть ли у Андреа выбор?

Дневной свет, дождь барабанит в окно. Жалюзи опущены. Похоже, день будет печальным; Андреа кладет немного тонального крема под глаза, подводит верхние веки карандашом. Идет в комнату, Юнатан уже проснулся. Андреа охватывает неприятное ощущение. Будто бы он далеко-далеко. Будто бы до него идти и идти, и никак не добраться. Андреа закрывает глаза и проглатывает несколько таблеток; пусть он видит — он все знает и ничего не скажет. Она чувствует внезапный прилив гнева. Он так отчетливо видит ее и все же ничего не говорит! Пусть он крикнет ей: «Прекрати, иначе я уйду! Брось эту дрянь, Андреа, ты прекрасно справляешься и без нее!» Но он просто лежит… с довольным видом. Спокойный сон, хороший секс, а скоро будет вкусный поздний завтрак. Злоба кипит в горле. Андреа достает хлеб и хозяйское масло. Дождь барабанит все громче. Как тысячи злобных кулачков.

— Как ты?

Он всегда спрашивает одно и то же, хотя Андреа знает, что все и так видно — зачем же спрашивать, если и без того ясно?

— Хорошо!

Она не собирается смотреть в его сторону. Он думает, что между ними нечто особенное . Что с ним ей лучше, чем с Каспером. Что он себе вообразил? Что она забыла Каспера?!

— Ты уверена? Может быть, обернешься?

Она постоянно что-то должна для него делать. Быть послушной, настоящей и предельно видимой. Обернуться? Пожалуйста! Андреа оборачивается с притворной улыбкой.

— Да, Юнатан, уверена, у меня все отлично, — произносит она, — мне просто хочется побыть одной, поэтому я собираюсь пойти куда-нибудь, сесть и дышать полной грудью.

А правда, Андреа, заключается в том, что у тебя больше нет сил. Это была последняя капля. Откуда она взялась снова, эта последняя капля? Когда пришел Юнатан, слезы едва капали; чистые трусы плохо сидят; чужая квартира — Андреа использует ее не по назначению. Она больше не хочет; она почти уверена, что больше не хочет.

Он жадно поедает завтрак, омерзительно пережевывая, роняя крошки на пол — вовсе не их пол. И не пол Андреа. Юнатан сорит на чужой пол. Утреннее раздражение до того, как подействовали таблетки. Ей нужно все больше и больше: они уже не помогают! Чужая квартира — Андреа должно быть все равно, но ей не все равно, а о презервативах они, наверное, и не слышали — все эти мужчины, которые изображают из себя принцев, Каспера, — но ничего не выходит.

Розовая простыня дурно пахнет. Андреа помнит, что существуют такие вещи, как отказ и приказ, но ей они не под силу — а значит, нечего и жаловаться.

Сидя напротив Юнатана, Андреа видит солнце сквозь жалюзи. Приносят почту. Открытка от Лувисы: «Надеюсь, у тебя все хорошо. Марлон скучает по тебе. Целую. Привет от папы. Лувиса». Целую, привет от папы. Восклицательный знак и нежные объятия. Андреа смотрит на открытку. Клубника в плетеной корзине. Она роется в мыслях и достает письмо, которое Карл написал на компьютере и отправил ей в больницу. Андреа написала по письму ему и Лувисе, спрашивая: «Мое детство! Маддалена! Что произошло на самом деле ?» Обстановка, окружавшая ее в детстве, предопределила ее характер. Андреа — обитатель палаты с обитыми войлоком стенами и потолком. Она живет в окружении прекрасных неподдельных психов: это заразно, границы размываются. Андреа вспоминает, как Каспер носился по коридору с наэлектризованными волосами и кричал: «Брутальная честность! Отныне я буду брутально честен!» Так он кричал в телефонную трубку за стеной ее комнаты. Эти слова проникали в ее комнату, и она содрогалась от их неистовства, вдохновляясь, завидуя, пугаясь.

Андреа вспоминает письмо Карла. Он ответил, что ему не хватило сил проникнуть в семью, что он чувствовал себя отверженным, что он в конце концов воспользовался ситуацией, позволившей ему выбрать нечто другое, в тот момент казавшееся лучшим.

Ситуация. Нечто, казавшееся лучшим.

Маддалена, вот что это было!

Юнатан хрустит и роняет крошки, и одно не связано с другим, и все связано со всем. Юнатан прихлебывает чай, Андреа листает модный журнал: глянцевые картинки; она проводит рукой по улыбкам фотомоделей, не ведающих «Собрила». Прикосновение Юнатана, не ведающего «Имована».

— О чем ты думаешь?

— О нас, — отвечает она, пусть это и неправда. У нее нет мыслей «о них». Есть множество важных мыслей о Каспере, которые можно до бесконечности прокручивать в голове, увеличивать резкость, снимать крупным планом. Как прекрасно прикасаться к Касперу и смеяться с Каспером, и заниматься любовью с Каспером, и…

— А что именно ты думаешь о нас?

Что-то вроде игры. Разгадывание загадок. С Каспером ничего подобного не было, правда?

— Я хочу, чтобы все было легким и прекрасным.

— А какое все сейчас?

Модель высокомерно смотрит на Андреа, хотя Андреа смотрит на нее сверху вниз.

— О-о, мы, кажется, говорили об этом миллион раз? — стонет она в ответ. — И мы никогда не найдем ответа на вопрос, почему мы не можем быть вместе по-настоящему, не можем пожениться, жить долго и счастливо и умереть в один день — просто потому, что этого не будет, не так ли?

— Откуда нам знать, — спокойно произносит он, — что будет потом.

— Но все это не легко и не красиво. Я чувствую себя омерзительной.

— Почему?

— Потому что чувствую! — Андреа вырывает страницу, на которой надменно красуется фотомодель. — Видишь, я даже на вопросы отвечать толком не умею.