Анатолий Маев - Генетик

— Костромского? — уточнил председатель.

Боб Иванович не ответил. Вараниев, зная Шнейдермана, ожидал, что тот пойдет в атаку, но ошибся.

Полтора часа соратники молча бродили по коротким, непрямым улочкам старой Москвы, где еще витал дух прошлых веков, хотя ослабленный и потерявший многие из своих неповторимых особенностей. Затем отправились на вокзал. И пришли вовремя.

Жанетта Геральдовна имела при себе семь чемоданов, с трудом уместившихся на тележке носильщика. По каким-то своим соображениям она даже не поинтересовалась, что произошло с лицом Боба Ивановича. Заплатив носильщику дополнительно, товарищи по партии попросили его доставить вещи на Садовое кольцо. Там долго ловили машину, пока наконец компанию не подобрал небольшой автобус. Поехали к Шнейдерману. Согласно договоренности, дама должна была остановиться у него, Вараниев подыщет ей комнату и оформит прописку, после чего новоиспеченная москвичка начнет выполнять свою почетную миссию.

Доставив Хвостогривову на временное жилье, председатель тепло попрощался с ней, пообещав позвонить утром следующего дня. Прощание с пострадавшим было не столь теплым — Вараниев сказал лишь «Ну, бывай», хотя рукопожатие имело место.

Через трое суток с момента приезда гостья столицы уже держала документы, подтверждающие право собственности гражданки Хвостогривовой Жанетты Геральдовны на комнату в квартире за номером три в третьем доме по улице Промежьевской заставы в Центральном районе.

Шнейдерман поражался возможностям Вараниева. Он был уверен, что финансовая поддержка со стороны господина Гнездо — далеко не все, чем располагал первый человек в партии. Наверняка председатель имел еще и серьезные связи в различных структурах. Боб Иванович не мог понять, почему при таких возможностях Виктор Валентинович не приобретет себе достойный автомобиль, не имеет дачи, не выезжает отдыхать на известные курорты и живет в неудобной двухкомнатной квартире при пятиметровой кухне. О многом другом подобном думал Шнейдерман в те три дня, что совсем неплохо провел с Жанеттой Геральдовной вдвоем.

А тем временем Вараниев действовал. Председатель еще раз встретился с гинекологом Кемберлихиным, и они окончательно согласовали детали предстоящего мероприятия. Доктору было обещано двадцать тысяч долларов перед началом подсадки, и эскулап брал на себя определенные обязательства, засвидетельствовав их в письменном виде. А именно: никогда, никому и ни при каких обстоятельствах не разглашать факт подсадки плода гражданке Хвостогривовой Жанетте Геральдовне, контролировать протекание беременности вышеупомянутой особы и оказывать всю необходимую помощь.

На четвертый день после приезда в Москву костромской дивы сладко спавшую парочку разбудил ранний телефонный звонок. Звонил председатель. Он сообщил, что в одиннадцать часов утра сего дня даму будет ожидать доктор Яблокова Нина Николаевна в женской консультации на улице Промышленной. Шнейдерману было поручено сопровождать женщину и разрешено взять деньги из партийной кассы для оплаты медицинских услуг и транспортных расходов.

В указанное время доктор Яблокова пригласила Хвостогривову в кабинет. В суть дела, естественно, она посвящена не была и начала прием с протокольных вопросов:

— Возраст?

— Сорок первый.

— Чем болели в детстве?

— Понос был часто. И насморк.

— Какие детские инфекции перенесли? — прозвучал следующий вопрос.

— Корь, свинка, гонорея, — призналась Хвостогривова.

Яблокова вздрогнула, оторвала глаза от медицинской карты и посмотрела на пациентку, слегка улыбаясь:

— Вы имели в виду «диарея»?

Пытаясь точно вспомнить диагноз, Хвостогривова на несколько секунд задумалась, после чего ответила:

— Гонорея.

— Ваше детство, вы считаете, когда закончилось? — спросила изумленный гинеколог.

— Я так думаю, что лет в четырнадцать, — неуверенно ответила Жанетта Геральдовна, — когда работать пошла в сортировку на почту.

Лицо гинеколога стало растерянным. Резко повернув в сторону голову, с полуоткрытым ртом она обдумывала ответ. К несчастью, в глаза ей ударил яркий свет ламп дневного освещения, и Яблокова громко чихнула. В тот же миг она вскочила, не меняя положения головы, и с криком «стерноклеидомастоидеус» выбежала из кабинета.

«Странная какая-то: ругается, бегает, — подумала оставшаяся в одиночестве Жанетта Геральдовна. — А ведь председатель сказал о ней, что нормальный и проверенный наш человек».

Гинеколог вернулась, хотя и не скоро, с покрасневшей шеей и сильным неприятным запахом. Села за стол, собираясь продолжить опрос, но в это время дверь открылась, и мужская физиономия заглянула в комнату:

— Нина Николаевна, если «Випросал» не поможет, зайдите — я вас «Никофлексом» разотру.

— Спасибо, Иван Евгеньевич.

«Ни стыда, ни совести! — возмутилась про себя пациентка. — А если бы я сейчас на кресле готовая к осмотру лежала?»

— Половую жизнь начали в четырнадцать лет, — обратилась к ней Яблокова, не то спрашивая, не то утверждая.

— Около тринадцати, — уточнила Хвостогривова.

— Где лечились? Что принимали?

— От поноса мать кровохлебку заваривала, насморк бабка соседская заговаривать умела.

— По инфекциям, по инфекциям! — Нина Николаевна начинала нервничать.

— По инфекциям, кажется, участковая приходила, но не помню, что выписывала.

— Где гонорею лечили? — не скрывая раздражения, задала вопрос врач.

— Так я же сказала — участковая приходила, что-то выписывала. Не помню что.

— Вы корью, свинкой и гонореей одновременно болели? — зло улыбаясь, напирала Яблокова.

— Корью сначала, лет в пять. Потом свинкой. Года через два.

— Кто гонорею лечил? — уже не скрывая раздражения, прошипела гинеколог.

— Участковая.

— Анализы на контроль брали?

— Откуда? — спросила Хвостогривова.

— Из уха! — не сдержавшись, заорала врач. И, потеряв надежду получить нужную информацию, перевела опрос в другую плоскость:

— В семье, среди ближайших родственников кто-нибудь болел туберкулезом, сахарным диабетом, психическими заболеваниями, злокачественными опухолями, алкоголизмом?

— Нет.

— По женской линии были эндометриозы, миомы, онкология, дисфункция яичников, другие заболевания?

— Не знаю, не слышала. Мать от сердца умерла.

— Цикл регулярный когда пришел?

— Ко мне? — уточнила Хвостогривова. На что получила весьма логичный ответ:

— Когда ко мне пришел — я знаю!

Жанетта Геральдовна призадумалась:

— Точно не помню. Ну, лет в двадцать, кажется. Я имею в виду регулярный.

— Боли, обильные кровотечения?

— Не было.

— Беременности? Аборты?