Анатолий Маев - Генетик

— Одиннадцать.

— Все мужики — кобели и сволочи! Поэтому я не выходила замуж, — повернулась Яблокова к молодой, потрясающе сексуальной на вид медсестре, все время молча сидевшей на пластмассовом стуле возле гинекологического кресла.

Осмотр длился недолго, после чего доктор категорично заявила, что у пациентки беременность.

— Срок — четыре-шесть недель. Сохранять будете или проторенной дорогой пойдете?

Шокированная Жанетта Геральдовна не знала, что и сказать.

— Мой вам совет, — обратилась к ней доктор, — рожайте. Полагаю, это ваш последний шанс.

Жанетта Геральдовна была потрясена. Она плохо соображала, что происходит, и только этим можно объяснить заданный ею вопрос:

— Вы думаете, от Шнейдермана?

Яблокова замерла. Из рук медсестры на пол выпали инструменты, и она медленно опустилась на стул. Три шокированные женщины в полном безмолвии глядели друг на друга. Первой опомнилась доктор:

— За ноги не держала, так что не знаю. И уж конечно, ничего по данному поводу не думаю. Встаньте на учет по месту жительства. Всего доброго.

Не успела Хвостогривова отойти от двери, как с медсестрой случилась истерика.

— Все мужики — кобели и сволочи! — вновь повторила Яблокова, успокаивая девушку и протягивая ей стакан воды.

А тем временем Боб Иванович, крайне удивленный состоянием Жанетты Геральдовны, напоминавшей глухонемую, не спеша вел ее под руку по коридору к выходу. Когда до стеклянной тамбурной двери оставалось совсем немного, он громко произнес фразу, показавшуюся странной сидевшим на стульях вдоль стен женщинам, которые ожидали приема в кабинет номер два:

— Децибел твою бабку!

К счастью, знакомых Боба Ивановича среди посетительниц не оказалось, фамилия его им не была известна. И хотя случайно и неслучайно беременные дамы отчетливо уловили оттенок удивления в голосе мужчины, никто из них ничего не понял. А на двери кабинета напротив, за номером один, висела бронзовая доска с мастерски исполненной гравировкой:

Заведующий женской консультацией № 14 врач высшей категории

ШНЕЙДЕРМАН МИХАИЛ ЛАЗАРЕВИЧ

— Жанетта, ты будешь говорить или нет? — мягким голосом поинтересовался второй человек в партии, но ответа не получил.

Неприятные мысли будоражили мозг Боба Ивановича. Сначала он предположил, что Жанетта не может вынашивать Вождя по состоянию здоровья. Но тут же сам себя и опроверг: «Трое суток напролет как бешеная кувыркалась, так что здоровьем Бог не обидел». «Она любит меня беззаветно» — было следующим, что пришло на ум. И сразу же возникло сомнение: «Почему поняла это только в кабинете гинеколога?»

Войдя в квартиру, Хвостогривова, не разуваясь, прошла в спальню и плюхнулась на кровать. «Пусть поспит», — решил хозяин и расположился на кухне с желанием попить чай и слегка перекусить. Однако чаепитие пришлось отложить: слабый, сбивающийся на прерывистый голос позвал Шнейдермана. Такой Жанетту он еще не видел: лицо цвета белой простыни, старательно постиранной в хлорке.

— Я — беременна, — услышал Боб Иванович первые слова с момента выхода дамы от гинеколога.

Воцарилась тишина, и никто не решался прервать молчание. И тут как нельзя кстати раздался телефонный звонок. На проводе оказался председатель. Вараниев хотел приехать, чтобы поговорить с Хвостогривовой, но узнал, что та отравилась копченой скумбрией и чувствует себя плохо, хотя консультацию гинеколога все же получила. Выслушав объяснения соратника, Виктор Валентинович настоял на том, что приедет вечером. Настойчивость председателя объяснялась тем, что ему сообщили итоги визита Хвостогривовой.

— Вараниев вечером приедет, — сообщил Шнейдерман.

Женщина села на кровати.

— Бибик, что скажешь?

— Сочувствую, во-первых. Второе — как же ты о задании партии не подумала?

— Я не подумала? — возмутилась Хвостогривова. — А ты думал? Или ты хочешь сказать, что твоей заслуги тут нет?

— Именно это я и хочу сказать, — спокойно и уверенно ответил Боб Иванович. — Сама прекрасно знаешь, что, кроме меня, есть еще люди, которым ты можешь приписать данную заслугу.

— Понятно. Теперь я вижу, какая ты мразь — получил удовольствие и концы в воду!

— Можно подумать, что, когда я получал удовольствие, ты от негодования зубами скрипела. На меня вон соседи жалобы в ДЭЗ и участковому накатали: мол, в квартире, занятой неизвестной личностью, круглосуточно женщины орут как резаные. Галочка-то молчаливая была.

Хвостогривова слушала Шнейдермана с выражением презрения на лице. Вся ее плоть возмущалась и кипела. Сейчас она готова была разорвать товарища по партии на куски или чем-нибудь тяжелым ударить по голове. Но сделать это оказалась не в состоянии: силы покинули ее. Однако говорить женщина могла.

— Я не буду делать аборт, — твердо заявила Жанетта Геральдовна. — Или мы женимся, или ты будешь платить алименты. Уж я добьюсь! Сейчас можно анализ сделать, который точно скажет, что ты отец ребенка.

Боб Иванович воспринял ее выпад совершенно спокойно, что задело даму еще сильнее. Она подошла уже к тому состоянию, которое называется предыстерическим. Но короткий монолог Шнейдермана остудил пыл и резко изменил ситуацию:

— Зря ты пытаешься приписать мне участие в твоей беременности. Еще и шантажируешь меня. Жениться в мои планы не входит. На тебе, во всяком случае. Папой стать я тоже не горю желанием. В принципе. Тем более папой чужого ребенка. Мне придется открыть тебе одну маленькую, но очень важную тайну: у меня не может быть детей, я проверялся. Поэтому давай лучше подумаем, что тебе делать.

Слезы выступили на глазах Хвостогривовой, и она разрыдалась.

Шнейдерман узнал, что виновник интересной ситуации Жанетты Геральдовны, скорее всего, директор совхоза «Боец» и товарищ по партии Александр Сидорович Сменщиков. Хотя и не исключено, роковой оказалась ночь, проведенная дамой с заведующим кафедрой озимой пшеницы, доцентом по фамилии Пропольников.

Вараниев приехал, как и обещал, вечером. Пребывал председатель в скверном настроении. Отозвал Боба Ивановича в сторонку и убил одной-единственной фразой:

— Чтоб он у тебя отсох!

После чего подошел к Хвостогривовой и сразил ее наповал требованием отписать комнату на имя Злобновой Галины Семеновны, уматывать из Москвы и подать ему заявление о выходе из партии.

Женщина ничего не ответила. Председатель трясся от злобы.

Слово взял Шнейдерман:

— Что бы ни случилось, вы, уважаемый Виктор Валентинович, не имеете права таким тоном разговаривать с членами партии. Тем более с нерядовыми. Спасибо за доброе пожелание, и вам того же желаю. И поскорее! Что касается вашего предположения, то, к вашему сведению, между мной и Жанеттой Геральдовной ничего не было. Аесли даже и было бы, то никакого криминала в том нет — мы взрослые люди. И я, и Жанетта Геральдовна имеем право на личную жизнь. Поэтому ее беременность от одного из ее мужчин… — тут Боб Иванович запнулся и поправился, — от любимого человека, проживающего в Костроме, не повод для критики, а событие радостное, поскольку беременность долгожданная. Но Жанетта Геральдовна готова ею пожертвовать ради выполнения задания партии. И вы, Виктор Валентинович, должны поблагодарить ее за столь мужественную позицию.