Анатолий Маев - Генетик

Шнейдерман молчал, обдумывая, что ответить.

— А что, неплохая идея, — опередил его Вараниев, — квартиру продадим. Но не ту, где Хвостогривова с Великом, а партийную. Ту, в которой ты проживаешь. Если, конечно, Гнездо разрешит.

— Я там прописан! — парировал Шнейдерман.

— Выпишешься. Ради великой цели партии.

Подобная перспектива соратника явно не обрадовала.

— Может быть, и ты свою квартиру продашь ради той же самой цели?

Ответ председателю не понравился:

— Я, можно сказать, коренной москвич!

— Коренные только лещи на Волге, — дерзко откликнулся Боб Иванович.

— Короче, будет так, — безапелляционно заявил Вараниев, — партийную квартиру продаем, а тебя к Жанетте подселим. Признаем, так сказать, ваши отношения. А чтобы ты не зазря зарплату получал, будешь заниматься воспитанием Вождя.

— Какие отношения?! Какое воспитание?! Да если бы я даже и был воспитателем по образованию, то все равно не взялся бы ни за какие деньги! А с Жанеттой сам живи, если хочешь. Мне противопоказано: характеры разные.

Диалог все больше обострялся, что не было выгодно ни одному из спорящих. Слишком теплым находил свое место в партии Шнейдерман. Вараниеву же не нужен был неподконтрольный носитель информации о рожденном Вожде.

— Даю тебе месяц на поиски жилья, — постановил председатель. — Если не найдешь — у меня перекантуешься: комната дочери свободна. Компенсацию за аренду будешь получать. Все, тема закрыта. Что касается Велика… Будем надеяться, что Ганьский поможет. Но надо ему заплатить. Еврухерий так и сказал: «Велик от рождения болеть будет, а Ганьский помочь сможет». Видел, надо полагать…

Товарищи по партии вышли из библиотеки и разъехались по домам.

Ганьский сидел за столом, медленно перемещая огромную старинную лупу в бронзовом корпусе, — рассматривал и анализировал почерки, присланные ему заказным письмом. Раздался телефонный звонок. Ученый снял трубку, и голос его стал сахарным:

— О, Виктор Валентинович, дорогой! Сколько лет, сколько зим! Как здоровье? Как семья? Спасибо, мне грех жаловаться, весь в работе. Много интересных тем, есть успехи. Чем обязан вашему звонку? Смею предположить, вы просто вспомнили ученого и почувствовали себя неловко: совсем позабыли раба науки.

Услышав просьбу о встрече, Аполлон Юрьевич любезно пригласил:

— Милости прошу в гости. Жду вас!

Ровно в десять утра Ганьский открыл дверь.

— Прекрасно выглядите, Виктор Валентинович! Рад вас видеть. Я-то, признаться, грешным делом, засомневался: уж не обидел ли чем. Совсем ведь меня позабыли. Как поживаете, дорогой?

— Что вам сказать, Аполлон Юрьевич… Сам вроде бы неплохо. Активный образ жизни, болеть некогда. Супруга все больше у телевизора, тоже здорова.

Последнюю фразу Вараниев произнес с такой интонацией, что Ганьскому показалось: если бы и болела, председатель не очень бы расстроился.

— А вот это плохо. Мало того, что гиподинамия развивается, так ведь еще и голова ничего полезного не получает. Отучайте ее от экрана, уважаемый. Но постепенно, чтобы нервную систему не сорвать. Что же она смотрит?

— Я всего не знаю, но по большей части чепуху всякую.

— Искренне сочувствую. Телевизор действует на подкорку, вызывает привыкание посильнее, чем у курильщиков или алкоголиков. Изменения психики гарантированы через два года при ежедневных трехчасовых просмотрах. Через пять лет — стойкие нарушения: подавление воли, разорванное мышление, эмоциональная тупость. Однако что же привело вас ко мне, дорогой Виктор Валентинович? — поменял тему Ганьский.

— Племянник. Сын моей любимой сестры болен.

— Вот как? Печальная весть! Увы, никто в нашем бренном мире не застрахован от болезней. И какой диагноз? Кто поставил?

— Профессор Зайцевский определил «синдром попугая», — грустно сообщил председатель.

— Боже ты мой! — всплеснул руками Аполлон Юрьевич. — Большего зла для ребенка, чем консультация этого пузатого головастика из Института наследственности и генома, и придумать трудно! Человек, далекий от медицины, общаясь с ним, подумает: вот он, бог исцеления. А на самом деле — сплошная болтовня. Не он ли порекомендовал меня? — улыбнулся Ганьский, уверенный в отрицательном ответе.

— Нет. Вы мне в телефонном разговоре сказали как-то, что при генно-хромосомных заболеваниях надо смотреть в справочниках, кто номер один из врачей. Там я вас и нашел.

— Важное уточнение, Виктор Валентинович: я — не врач. Но действительно с большой долей вероятности могу утверждать, что являюсь единственным ученым в мире, который располагает реальной возможностью помочь. Об этом вы и пришли просить меня, смею предположить?

— Да.

— Очень тронут вашим поступком. Так хлопотать за племянника… Нечасто встретишь подобное отношение в наши дни. Что ж, готов попытаться.

— Спасибо! Огромное спасибо! — Улыбка осветила лицо Вараниева.

— Но должен вас огорчить: тут есть некоторые острые углы, которые необходимо сгладить. Проблема, как ни прискорбно, в муже вашей сестры. Этот человек самым недостойным образом обманул меня, нарушив условия договора. По всем канонам жанра я должен был бы, не раздумывая, передать ему через вас свой категорический отказ. Я ведь клятву Гиппократа не давал. И тем не менее чувствую себя сопричастным к судьбе мальчика. Да и чисто по-человечески не могу пройти мимо, зная, что имею реальную возможность помочь. Поэтому прошу вас передать зятю, что я готов пойти ему навстречу. Точнее сказать — его ребенку. Само собой разумеется, его финансовые обязательства должны быть им реанимированы.

Вараниев, выслушав монолог Ганьского с подчеркнутой внимательностью, поблагодарил ученого, принес извинения за зятя, заметив, что отвечать может только за себя. Заверил, что сам так никогда не поступил бы. А затем перешел к разговору по существу:

— Конечно же перед встречей с вами я имел продолжительную беседу с мужем сестры. Он просит прощения за случившееся: в тот момент у него была сложная финансовая ситуация. Но сейчас трудности позади.

— Мои условия таковы: должник выплачивает остаток суммы, оговоренной нашим договором, — решительно заявил ученый.

— Зять может заплатить сейчас триста тысяч. И через несколько месяцев — остаток, — сообщил председатель.

— Извините, Виктор Валентинович, но в подобном сценарии я уже участвовал, — бескомпромиссно отмел предложение Ганьский.

— Я ручаюсь за него!

Ганьский взял минуту на размышление, после чего ответил согласием.

— Куда принести деньги, Аполлон Юрьевич?

— В тот же самый банк.

Партийная квартира была продана быстро и очень выгодно: центр столицы, кирпичный дом.

Через неделю после визита Вараниева Ганьский положил на свой счет триста тысяч американских долларов и уже на следующий день осматривал ребенка, которого Вараниев и Хвостогривова привезли к нему домой.