Анатолий Маев - Генетик

Лысый мужчина на троне голосом, полным злости, прохрипел: «Дом запустила, ребенка забросила, непутевая!»

— Пора мне, Сашенька. Неприятности будут, — тревожно произнесла Илл-Анна, услышав его слова.

— Мы же видимся с тобой всего раз в неделю, и то лишь несколько часов! — с досадой произнес Залп.

— Не знаю, Сашенька, ничего не знаю. Как папа скажет, так и будет. Я люблю тебя, ты необыкновенный человек. Я мечтаю, чтобы ты стал моим мужем. Мечтаю, чтобы рядом с моим сыном был такой человек, как ты. Но я несвободна, Сашенька. У нас женщины не бывают свободны. Пойми меня!

— Ты ведь взрослая, любимая, тебе двадцать девять лет, у тебя есть ребенок. Разве ты не можешь сама распоряжаться своей жизнью? — дрожащим голосом спросил Залп.

— Она все может! — неожиданно вмешался в разговор женский голос.

Макрицын увидел, что статуя ожила. С доброй, открытой улыбкой она подошла к Илл-Анне и тихо сказала:

— Сестра, если ты любишь его, если ты веришь и доверяешь ему, если чувствуешь в нем родного человека — иди наперекор всему ради него!

— Кто эти люди? — обратился Еврухерий к Семену Моисеевичу. — И почему у этой Илл-Анны на шее косынка повязана?

— Они — ажь-журры, — объяснил космополит, — болотные люди. Обычаи у них такие — порядочная женщина всегда с косынкой, а распутная — без.

— Никогда не слышал про них, — признался Еврухерий. — Даже если не гулящая, все равно распутная, когда без косынки?

— Значения не имеет. Они другой смысл в понятие вкладывают. Вернее, два. Первый — замуж вышла по любви, а не по воле отца; второй — пошла против веры. Если что-либо из этого женщина совершила, значит, распутная.

— У них по религии, что ли, так? — заинтересовался Макрицын.

— А если и так, то какие выводы вы сделаете, Еврухерий Николаевич?

— Тогда мне ясно все будет. Религия — вещь серьезная!

— Странно мне подобные высказывания слышать, — усмехнулся космополит. — Они вас характеризуют плохо. Вы, значит, человек непостоянный в суждениях и позицию меняете в зависимости от ситуации.

— С чего вы взяли?

— Ну как же, Еврухерий Николаевич! Я совершенно другие мысли от вас насчет религии слышал. Напоминаю ваши же слова: «Бред это все и ерунда. Понапридумывали глупости всякие от бессилия».

— Не помню такого, — буркнул ясновидящий.

— Ажь-журры — язычники, если вам интересно, — продолжал пояснения Семен Моисеевич. — Троепреклонцы-десвяполы.

— Никогда не слышал, — признался Макрицын.

«А что материально вы можете дать ей? Надо у мужа спросить — как муж решит, так и будет», — звучало в комнате, порядком уже поднадоев и Еврухерию, и космополиту. Из-за спинки трона вышел мужчина, приблизился к Илл-Анне и, активно жестикулируя, заговорил очень эмоционально под одобрительные кивки восседающего:

— Оставь его! Он небогат и не наш. Я уже договорился: скажи «да», и один человек нашего племени, занимающий высокое положение, с очень большими деньгами и связями, приедет из дальнего болота и женится на тебе.

— Нет, не хочу никого, я Сашу люблю! — ответила Илл-Анна. — Вик-Арра за нищего замуж вышла и счастлива, потому что в любви живет. Ее муж — совсем не болотный, из деревни приехал с жалкими копейками.

— Поэтому она и распутная! И ходит с открытой шеей! — ответил человек.

В комнате возникла женщина с хитрым, неприятным лицом. Подошла к Илл-Анне и заговорила вкрадчивым голосом:

— Ты что, с ума сошла? Зачем он тебе? Мы тебе нашего найдем, болотного и богатого!

— Но я люблю Сашу, — повторила Илл-Анна. — Мне никто, кроме него, не нужен. Он необыкновенный!

— Ты же знаешь, что наши женщины не имеют права любить. Мы — не распутные, по любви замуж не выходим и против воли отцов не идем! Или твой отец одобрил твою любовь? — прищурилась пришелица.

Появилась еще одна женщина, за ней другая, и все отговаривали Илл-Анну от встреч с Залпом. Лицо влюбленной становилось все более грустным, на глазах появились слезы…

Макрицын был потрясен увиденным и услышанным.

— Кто они? — спросил он Семена Моисеевича.

— Вик-Арра — сестра родная, человек на троне — отец.

— А те, что отговаривают?

— Мурлыканы. Так у них родственники называются. Мужчина — дядька ее по отцу, первая женщина — жены его сестра. Остальные… Да ну их к черту, Еврухерий Николаевич! Мне совершенно не доставляет удовольствия пребывать в компании этих людей, но вы должны спасти Залпа, поэтому терплю.

Илл-Анна, а следом за ней и Залп поочередно исчезли. Сестра вновь превратилась в статую — застывшее лицо казалось милым и благородным. Затем цвета начали сходить на нет, и вскоре остались лишь белые очертания в окружении усиливающегося желтого свечения.

— Почему она светится? — спросил Макрицын.

— Косынку сняла, против веры пошла, — объяснил космополит.

— А почему скульптурой предстает?

Выражение лица Семена Моисеевича сделалось серьезным. Он задумчиво посмотрел на собеседника и, выдержав паузу, тихо сказал:

— Видите ли, Еврухерий Николаевич… Бог всех нас без исключения скульптурами на свет являет. Совсем немногие предстают памятниками. Но мы отвлеклись! Так вот, уважаемый, что касается языческой религии троепреклонцев-десвяполов, могу сообщить следующее: верят и преклоняются эти люди трем идолам одновременно — идолу денег, идолу связей, идолу положения. Женщина-отступница считается распутной.

— А мужчины-отступники у них есть? — резонно задал вопрос Еврухерий.

— Есть. Но им проще. Если против веры идут, племя им сочувствует и даже помогает, потому что видит в них на голову поврежденных.

— А если мужчина по любви женится? — задал Макрицын очередной вопрос.

— Мужчинам можно.

Пока ясновидящий черпал знания о мало кому известном племени, в комнате опять возник Залп. Он был явно сильно расстроен, беспрерывно курил и набирал один и тот же номер телефона. В трубке слышались длинные гудки. За какой-то миг перед взором Еврухерия пролетело два месяца из жизни поэта — часы, спрессованные в секунды. И вот уже Залп предстал беседующим с двумя женщинами: матерью и сестрой Илл-Анны.

— А что материально вы можете дать ей? — спросила старшая. И добавила: — Надо у мужа спросить — как муж решит, так и будет.

Произнеся эту фразу, она испуганно посмотрела вверх. Еврухерий последовал ее примеру и увидел, что под потолком, словно лодка на небольшой волне, покачивается все тот же трон, и сидит на нем все тот же человек, а глаза его все такие же злые и властные. Повелитель приподнял кисть и указательным пальцем медленно дважды повел вправо и влево.

— Илл-Анна не будет вашей женой, — сразу же сообщила мать. — Извините, вы ей не пара. Она у нас не распутная! Дочка позвонит вам и все скажет сама.