Владимир Шаров - Старая девочка

Наконец Смирнову надоело всё это слушать и он, перебив, спросил, что конкретно Ерошкин предлагает. То, что Смирнов заскучал, было добрым знаком, и Ерошкин решил, что тактику менять не будет. Так же подробно он стал объяснять, что хотел бы удалить Клеймана из Ярославля, считает это совершенно необходимым; иначе Клейман никогда не даст, сделает всё, чтобы помешать их планам насчет Берга и Веры.

Пока Клейман в Ярославле, повторил Ерошкин, он легко пустит их под откос. С другой стороны, и все, кого они допрашивали последние два месяца, если им станет известно, что НКВД поставил на Льва Берга, тоже ни перед чем не остановятся, и понять их можно. То есть когорта поклонников Веры опасна не меньше Клеймана, и надо сделать всё возможное, чтобы наглухо ее изолировать.

В общем, продолжал Ерошкин, совместить это нетрудно. Как — они со Смирновым неделю назад уже говорили. Словом, Ерошкин считает, что в системе НКВД надо создать или специальный лагерь, или что-то вроде спецвоенчасти и поместить туда всех, кто любит Веру. Начальником же объекта назначить Клеймана.

Тут же они принялись обсуждать устройство будущего лагеря, среди прочего сошлись, что питание там должно быть поставлено не хуже, чем в элитных армейских частях, по важности задания, которое на них возложено, зэки его заслужили. С другой стороны, так как нежелательна любая утечка, опасно может быть каждое слово, всех их придется пропустить через суд и дать каждому по десять лет без права переписки. Не расстреливать, как должно по этому приговору, а загнать в какой-нибудь медвежий угол. Для мира они умрут, скоро о них забудут даже родные, однако, если с помощью Берга Веру остановить не удастся, через пятнадцать лет придет их время.

Потом долго искали на карте, где этот лагерь было бы удобнее — и в смысле снабжения, и в смысле изоляции — разбить, выбрали несколько подходящих районов, но ни на чем конкретном не остановились. Впрочем, Смирнов сказал, что легко сделает это сам, а Ерошкин, если хочет, может возвращаться в Ярославль, он его план на коллегии поддержит.

Второй раз за неделю садясь в ярославский поезд, Ерошкин понимал, что теперь едет туда надолго и от того, какие отношения сложатся у него с руководством области, в первую очередь, конечно, с Кузнецовым, как они поладят, зависит успех всего дела. Он и раньше чтил приличия, считал, что они то масло, которое дает возможность разным частям государственного организма скользить друг по другу плавно и не скрипя, с другой стороны, это тот язык, которым эти части друг с другом разговаривают, которым они друг друга нежат и утешают. Сейчас, назначенный новым главой областного НКВД, он был просто обязан сказать и первому секретарю обкома, и предисполкома, и всем другим ответственным товарищам, что он, Ерошкин, — око государево и государев же меч — на этот раз послан сюда вовсе не по их души, они могут спать спокойно.

На эти визиты, на представление аппарату НКВД и знакомство со своими замами у Ерошкина ушла целая неделя. Но он так и рассчитал, что, пока Смирнов не определит место нового лагеря, не сформирует транспорт и вместе с Клейманом не отправит туда Вериных людей, ни за что конкретное приниматься не станет. Тихо, не спеша будет во всем разбираться.

Правда, приехав в Ярославль, Ерошкин не удержался, в первый же день залез в клеймановский сейф и сразу с радостью убедился, что тот документировал каждый свой шаг. Стал смотреть его записи, донесения агентов, наметки и планы активных мероприятий, их результаты — всё это было на редкость интересно. Тем не менее, едва приступив ко второй папке, Ерошкин взял себя в руки, и сейф снова был заперт.

То, что Клейман хорошо содержал архив, было, конечно, подарком, но Ерошкин, придя еще в Москве к выводу, что если кто и может остановить Веру, это Лев Берг, без его санкции действовать не собирался. Чтобы избавить себя от искушений, он даже решил, что сначала покажет эти папки Бергу, дальше не спеша прочтет сам, и лишь затем они вместе, всё обсудив и обдумав, отберут, что из сделанного Клейманом может быть им полезно. Это было разумно и не только потому, что он Бергу полностью доверял, просто роль, которая тому предстояла, была до такой степени странной, что только дурак стал бы мешаться у него под ногами.

Всю эту неделю Смирнов, словно понимая, что Ерошкину нужно войти в дело, ни разу его не потревожил, но уже в следующий вторник прямо посреди ночи поднял с постели и, подшучивая над сонным Ерошкиным, сказал, что, во-первых, через три дня, утром в пятницу, с Ярославского вокзала на Воркуту отправляется эшелон с Вериными людьми — зэчий вагон плюс вагон для вохровцев, а также еще два: один с едой и медикаментами, другой — с разным оборудованием: проволока, палатки, буржуйки, связь — в общем, со всем потребным для лагеря.

Второе: тем же эшелоном в специальной камере в вагоне вохровцев этапируется Берг; эшелон будет в Ярославле около часа дня, и Ерошкину необходимо лично встретить и забрать Берга, а на его место посадить Клеймана, причем он, Смирнов, просит, чтобы Клейман не знал, что приказ о его освобождении уже подписан и он едет в лагерь не зэком, а хозяином. То есть Клейман должен быть доставлен к поезду в наручниках и в «воронке», и до лагеря он тоже должен оставаться в камере; лишь когда состав прибудет на место, ему всё объявят.

Третье: район для лагеря он, Смирнов, похоже, подобрал идеальный — два года назад километрах в пятидесяти на запад от Воркуты собирались заложить большую шахту, стали тянуть туда железную дорогу, но, не дойдя пяти километров, бросили, потому что уголь оказался плохого качества; вот там, где эта дорога кончается, и построят лагерь. Так что, с одной стороны, связь удобная, если надо, можно хоть каждый день кататься туда из Москвы, а с другой, на тридцать верст вокруг не сыщешь ни одной живой души. «Впрочем, — добавил Смирнов, — у тебя пускай ни о Клеймане, ни о лагере голова не болит, твое дело — Ярославль и Берг, остальное я на себя беру».

Это был неожиданный финал, потому что еще недавно Смирнов раз за разом повторял, что всем делом Веры будет ведать Ерошкин; он, Смирнов, ни во что вмешиваться не станет, тем не менее Ерошкин не огорчился, он и сам видел, что одновременно и Берга и Клеймана ему вести не по силам.

Дальше Смирнов не отпускал его битый час, но ничего существенного не сказал. Как и просил Смирнов, для этой мены Ерошкин всё подготовил еще в четверг, но в тот же четверг, поздно вечером, Смирнов насчет лагеря дал отбой. Позвонил из Москвы и сказал, что Берга он Ерошкину уже выслал; с тем же конвоем Клеймана надо отправить ему, Смирнову, в Москву; со спецобъектом же решили пока отложить.

Следующие три года ушли у Ерошкина в основном на Берга да на текущие ярославские дела, и он чувствовал, что Смирнова это вполне устраивает. Смирнов, похоже, хотел, чтобы Ерошкин не только не имел никакого влияния на Клеймана, но даже не знал, что с ним происходит. По-прежнему он сидит на Лубянке, или все-таки его сделали начальником лагеря.