Элена Станканелли - Я РОСЛА ВО ФЛОРЕНЦИИ

И какой итальянский эквивалент у слова default?

"Единственное, что имеет смысл, — написала Этти Хиллесум в своем дневнике незадолго до гибели в Освенциме в ноябре 1943-го, — это с готовностью сделаться полем сражения". Мне хотелось бы, чтобы это стало девизом моей жизни, но вместо этого я упорно ограждаю себя от любых вторжений. Но я знаю, что ошибаюсь, и знаю, что в словах Этти заключено решение мнимого конфликта между внешней и внутренней стороной вещей. Это касается и Флоренции. Как улучшается ее язык, когда он превращается и поле сражения! Макиавелли, Томмазо Ландольфи, Романо Биленки создали смешанный, нечистокровный флорентийский язык, который изменялся с переменой мест, со сменой чувств. Их язык обладает серьезностью и красотой космополитического творения. Другие гнались за чистотой, а получили только изыски стиля, словесную эквилибристику, лишенную будущности эндогамию.

Но пропускать что-то через себя — это искусство. С готовностью сделаться полем сражения — это действительно подобно любви, чередованию приятия и вторжения. Тут требуется ум и уважение, вторгающийся и объект вторжения должны желать одного и того же. Во Флоренции, когда думаешь о вторжении, всплывает история с магазином "Foot Locker". Более или менее аналогичная истории произошла с "Макдоналдсом", но позже, когда чаша уже наполнилась — и перелилась через край.

Может, всему виной уродство. Можно смириться с огромными, размером с малогабаритную квартиру, фосфоресцирующими вывесками, можно смириться даже с запахом фритюра, приятным, как зловонная волна "Циклона Б" [22] "Циклон Б" — пестицид на основе синильной кислоты, применявшийся в том числе в нацистских газовых камерах. , но витрины, заставленные спортивной обувью, было трудно вынести. Даже Сатана дает себе труд перевоплотиться, даже колдунья в "Белоснежке". Зло в чистом виде, без грима, — это уж слишком даже для тех, кто платит пачками долларов. Из-за этого в городе поднялся бунт. Небольшой. Не помню, как точно выразилась тогда Ориана Фаллачи [23] Ориана Фаллачи — знаменитая флорентийская писательница (ум. 2006 г.), скандально прославилась ксенофобскими заявлениями после событий 11 сентября 2001 г. . Флорентийцы сказали, что "Макдоналдс" хотя бы тактично открыл свое заведение у вокзала. Но это! На улице Кальцайуоли, в двух шагах от церкви Орсанмикеле…

(Ах, как мне нравится писать "Орсанмикеле"! Это слово еще прекраснее, чем "спедале". В нем вразрез со всеми правилами — и вместе с тем абсолютно законно — соседствуют "н" и "м" [24] Для итальянского языка характерно явление полной консонантной ассимиляции: illogico, irreale и т. д. То есть по правилам должно бы писаться Orsammichele. .)

"Fооt Locker" со своими жуткого вида кедами все же открылся, несмотря на неодобрение со стороны горожан. На старейшей улице самого красивого города в мире владельцы магазина купили две витрины, чтобы выставить в них свое барахло. Это даже отдаленно не напоминает не только любовь, но даже вторжение. Это слепое применение силы, демонстрация мускулов.

И все же я полагаю, что, когда язык и культура начинают нуждаться в защите, как панды, — это сигнал к тому, чтобы отпустить поводья и посмотреть, что произойдет. Может, они померкнут, а может, и вовсе умрут, а потом возродятся обновленными. Вероятнее всего, язык вновь обретет себя: так было с аристократами, которые, истощив свои гены после многих веков спариваний между родственниками, стали делать детей со служанками, чтобы влить свежую кровь в жилы своих потомков. Нужно только ослабить надзор за грамматикой — это и будет самым действенным оружием против "Foot Locker".

На "пятисотке" мы ездили за булочками, в бассейн, на море в Версилию (с багажом на крыше) и в гости к бабушке по материнской линии, жившей на улице Бальдези, в доме с гигантскими комнатами и набитым книгами шкафом, дверцы которого были заперты на ключ. Практически в тот же день, когда я прочла по складам свое первое слово, бабушка Рената подарила мне книгу "Любимый дорогой мышонок" — сборник стихов Тоти Шалойя [25] Антонио (Тоти) Шалойя (1914–1998) — итальянский художник-абстракционист, поэт нонсенса. с красным шрифтом и иллюстрациями автора в бело-зеленой гамме.

Ах, зачем же, пипистрель,

Ты пустил струю в портфель?

Маленькие шедевры. Я благодарна бабушке Ренате за то, что она ясно и с самого начала указала мне, каков главный путь литературы. Вместо этого в школе меня заставляли читать сказки. Никогда не переваривала сказки — ни тогда, ни теперь. Я понимаю, это довольно жесткая позиция, но если уж я должна прочитать сказку, то пусть она хотя бы будет простой, без затей. Мне нравится Боккаччо, некоторые истории из "Тысяча и одной ночи", но, если хотите досадить мне, заставьте читать про фей или гномов.

Там всю ночь на скользкой тропке

Светлячок мне светит робкий.

Моя бабушка приехала во Флоренцию, когда была подростком. Ее отец служил костюмером у великого актера Эрнесто Росси. У меня сохранился прадедушкин паспорт — сложенный вчетверо листок, на котором написано: "Министерство иностранных дел просит гражданские и военные ывласти Его Величества и дружественных и союзных государств беспрепятственно пропускать Трукки Этторе, сына покойного Мариано, который путешествует по России и Румынии (Европа) в сопровождении супруги, Фонтанези Луизы, 29 лет, дочери покойного Луиджи". Документ датирован 1896 годом. В тот же год Эрнесто Росси заболел во время гастролей в Одессе и по возвращении в Италию умер. Многие годы в нашей семье рассказывали историю про сундук со сценическим реквизитом и костюмами великого актера. Говорили, что он хранится у бабушки, но как-то неуверенно. Никто не говорил: сундук в подвале или в той комнате, которая всегда заперта на ключ. Лишь время от времени кто-нибудь вспоминал, что где-то должен быть этот сундук.

Бабушка всю свою жизнь прожила в доме на улице Бальдези вместе с сыном Карло. Его все звали Карлино, потому что он явно не хотел взрослеть, как все остальные. Он так и не женился, не обзавелся детьми, никогда не представлял свою жизнь как небольшой проект, являющийся частью одного большого проекта — человечества. Любопытно, что из четверых детей бабушки Ренаты, одна из которых моя мать, двое не имеют детей. В нашей семье, по-видимому, есть лишний (или недостающий) ген, и из-за него мы особенно скептично относимся к будущему, к идее, обычно присущей человеку с рождения, что вселенная — это машина, а каждый из нас — зубчик шестеренки и единственная наша задача — производить на свет себе подобных. Мы не из тех, кто совершает самосожжение на площади, но мы втихую саботируем систему. Мы анархисты, одинокие, но неукротимые.